На звук пушек
Шрифт:
И вместе с остальными гвардейцами томился генерал Бурбаки, их командир.
Когда Базен распорядился отправить на фронт гвардейскую бригаду Брикура, Бурбаки усомнился: стоит ли распылять резерв, отправляя его частями? Тем более, что фронт у Москвы держался. Пусть из последних сил, но ведь держался? Не лучше ли гвардию бросить в атаку всю, единым кулаком, когда противник измотает все силы? И высказал свое сомнение Главнокомандующему.
Ответ Главнокомандующего был короток:
«Можете вернуть их или оставить Фроссару, как вас больше устраивает».
Больше распоряжений от Главнокомандующего не поступало, а сам Базен и вовсе уехал
Бурбаки уже был не рад, что высунулся со своими непрошенными советами. Теперь он метался, терзаясь от неизвестности, ничего не зная о ходе сражения, о действиях противника и положении французских корпусов.
Когда в Плапвиль прибыли два офицера из штаба шестого корпуса с просьбой о помощи, Бурбаки даже обрадовался. Но куда больше он был изумлен. Обращение за помощью напрямую, одного командира к равному по положению, минуя вышестоящее командование — вещь совершенно невероятная во французской армии. Но посланцы Ладмиро пояснили, что на все просьбы, донесения и рапорты маршал Базен ответил или нечто невразумительное, или обещал сообщить решение позже, или вовсе не отвечал.
Из подробных пояснений посланцев стало понятно, что Ладмиро прочно удерживает позиции, то и дело контратакуя IX корпус генерала фон Манштейна. Ладмиро, уверенный в своих силах, предлагал Канроберу ударить во фланг наступающей прусской гвардии. Но Канробер попросил пока воздержаться. Пусть пруссаки потеряют большую часть своей энергии в атаках на Сен-Прива, а потом завязнут под Маренго, где оборудовались новые позиции. В этом случае, по мнению Канробера, контратака могла рассчитывать на успех, так как наступившая темнота не дала бы противнику ввести в бой резервные силы. А резерв у немцев по численности и силе превосходил все, что имелось у Ладмиро и Канробера вместе взятых.
Между тем, в Сен-Прива храбро сражались и продолжали удерживать позицию девять батальонов 6-го корпуса, в то время как остальные войска Канробера спешно окапывался в километре восточней, у Маренго, где поросшие лесом склоны больше подходили для обороны.
Бурбаки колебался. В словах офицеров был свой резон. Из их рассказа выходило, что у Сен-Прива сложилась критическая ситуация и промедление вполне могло обрушить фронт на всем правом фланге. Но был хороший шанс, что Канробер удержится до темноты.
Однако сильный удар по обескровленной прусской гвардии позволял прорвать фронт между Манштейном и саксонцами, и радикально изменить ситуацию в пользу французов.
— Покажите на карте! — приказал Бурбаки.
— Тут, напротив Аманвилье IX корпус Манштейна. Мы его изрядно уже потрепали. В его тылу, в качестве резерва III корпус Альвенслебена, понесшего огромные потери два дня назад у Вьонвиля. Поэтому-то его и держат его в резерве. Дальше к северу прусский гвардейский корпус, потерявший к настоящему моменту около половины своих сил. Еще далее к северу саксонцы. В резерве у гвардии и саксонцев стоит X корпус. Это полки из Ганновера, Вестфалии, Ольденбурга, Брауншвейга и Фризии. В основном это ландвер при устаревшей дульнозарядной артиллерии. Опрокинув ослабевших гвардейцев Пруссии, вы легко рассеете малоопытные войска северогерманских князей и ударите в тыл саксонцам. А генерал Ладмиро атакует Манштейна, обеспечив вам фланги.
— Я должен это увидеть, — заявил Бурбаки, но приказал Императорской гвардии готовиться к выступлению[4].
Дорога к Аманвилю пролегала через густые леса. Собственно лес был один, тянувшийся по долине с севера на юг.
Гвардейцы шли на север, а навстречу им двигалась на удивление многочисленная толпа раненых. Среди них шли и на вид вполне здоровые солдаты, утверждавшие, что они отстали от частей, заблудились и тому подобное. Некоторые, увидев кавалькаду генералов, бросались в лес. Другие продолжали идти с безучастным видом или мрачно смотрели на блестящих гвардейских офицеров. Это встречное движение замедляло продвижение гвардейцев, и Бурбаки пришлось забыть о милосердии и приказать тяжелой кавалерии следовать в авангарде, расчищая дорогу.
Бурбаки удивило, что все встречные шли пешком, не организованно, предоставленные сами себе. В то время, как при Вьонвиле, он хорошо это помнил, большую часть раненых увозили с поля боя скорые кареты и повозки Красного Креста.
Вырвавшись из леса свита командующего Императорской гвардией выехала на возвышенность, откуда он мог наблюдать в лучах заходящего солнца картину битвы.
[1] Гвардия умирает, но не сдается! — фраза приписываемая генералу Камбронну при Ватерлоо. По другой версии, на предложение сдаться он ответил коротко «Merde!»
[2] В реальной истории приказ наступать разреженными построениями Будрицкий отдал позже, в бою при Ле-Бурже, где сам пошел а атаку во главе батальонов.
[3] В прусской армии, как и армиях других германских земель, адъютанты носили вместо аксельбанта, принятого в российской армии, специальный адъютантский шарф (аdjutantenschaerp) в цветах той земли, которой принадлежало подразделение.
[4] В реальной истории Бубраки отправил к Ладмиро одну дивизию и гвардейскую артиллерию.
Глава 18. Бойня номер три
Франция, Лотарингия, Гравелот — Сен-Прива-ла-Монтань, 18 августа 1870 г
Полководец без армии. Вот кем себя чувствовал генерал Штейнмец. Собственно, почему чувствовал, он и был командующим армией, но без этой самой армии, которая или частью легла по дороге на Сен-Юбер, или частью бежала и теперь не была ни на что пригодна.
После фиаско в долине Моне Штейнмец отправил донесение в Резонвиль, в Главную квартиру, большую часть которого составляли просьбы к королю послать еще подкрепления. Но подкрепления не шли. Тогда он отправил адъютанта, и еще одного… Но пока безрезультатно.
Из корпусов еще не вступивших в бой и остававшихся в резерве, ближайший к Гравилоту, где находился штаб Штейнмица, был III-й корпус Альвенслебена в Верневиле. К сожалению, этот корпус принадлежал Второй армией. И командующий Первой армией никак не мог придумать причины, по которым можно было бы затребовать себе чужие войска.
К тому же, Мольтке, одержимый идеей флангового обхода, наверняка препятствовал в отправке этих частей в распоряжение старого генерала, которого явно недолюбливал. Эта неприязнь имела корни еще в 1866-м году, когда какой-то доброхот передал начальнику прусского Генерального штаба искреннее удивление Штеймеца тем фактом, что у Пруссии, оказывается, есть какой-то Генеральный штаб, возглавляемый неким Мольтке. Быть бы старому воину в опале и отставке, но он пользовался уважением и поддержкой у генералов и офицеров.