Набат-2
Шрифт:
— Имя, фамилия, отчество?
— Хотел бы вначале освободиться от браслетов, — вполне ровным тоном сказал задержанный.
— Будем джентльменами, — согласился Судских и снял оковы.
Напряженность его мускулов он ощутил интуитивно.
— Джентльменами, — напомнил Судских.
— А если мне и здесь места для занятий хватит? — вопросом ответил задержанный. — Судских Игорь Петрович. Высокая птица.
«Тогда сначала подрежем тебе крылья», — смерил взглядом задержанного Судских. Прошел к столу и вперился в смельчака. Тот схватился за виски и опустил голову.
— Понял,
— А точнее? Зомби ресторанами не командуют.
— Не надо, генерал, — попросил Шмойлов тихо. — Вы прекрасно понимаете, кто я и что я. Раскручивать меня бесполезно. На мне информация заканчивается. Даже ваше умение воздействовать на психику не поможет. Вы верно сказали: я зомбирован. Моя жизнь закончится, едва развяжется мой язык.
Судских согласно кивнул.
— Где мой сын, Юрий Дмитриевич?
— Ищите, — пожал плечами Шмойлов.
— Договорились, — согласился Судских и вперил глаза в глаза Шмойлова. Он сопротивлялся, его лицо искажали гримасы боли, поединок взглядов напоминал схватку борцов арм-реслинга. Шмойлов закрыл глаза, и все равно искаженное лицо выдавало нестерпимую боль от пронизывающего, кинжального взгляда Судских.
— Сдаюсь, — хлопнул обеими ладонями по столу Шмойлов, выдохнул глубоко. — Это нечестно.
— Что вы говорите? — наигранно-удивленно спросил Судских. — Мальчишку держать в заложниках — это в порядке вещей, отца шантажировать — благородный прием, а забираться преступнику в подкорку — это негуманно. Не ожидали попасть ко мне на борцовский ковер?
— Я не имею права отвечать на ваши вопросы, — глухо промолвил Шмойлов.
— А я не имею права не знать правду, — жестко возразил Судских. — Психотропными препаратами я не пользуюсь, значит, гуманность соблюдена. А читать ваши потаенные мысли — тут вы мне не указчик. Если насилия избежать невозможно, расслабьтесь и получите удовольствие. Слышали совет для попавшихся?
— Но я же сразу погибну!
— А вы будьте паинькой! Это во-первых. А во-вторых, по законам вашей организации расколовшихся списывают.
— Нет, не списывают, если я не поддамся, — настаивал Шмойлов. — Мы живы, пока молчим.
— Кстати, исповедоваться вы уже начали. А про молчание вы интересно трактуете. Молча всю страну подмяли и недоуменно вопрошаете: что же мы плохого сделали? Когда-то и я был сторонником интернациональной политики. Все мирно уживаются друг с другом, каждый верит своему Богу, везде божья благодать. Только не получается пока, Юрий Дмитриевич, слишком свежи раны самого Иисуса Христа и нанесенные его учением. Кажется, что плохого, если Россией руководит швед, китаец или житель солнечного Израиля?
— Русичи когда-то самостоятельно призвали Рюриковичей, — возразил Шмойлов.
— Старая сказочка, дающая право утверждать молву о второсортице русских, — жестко ответил Судских. — Рюрики были варягами, но никак не норвежцами. Варяги — от слова «варяжить», нападать. Позже подобным образом стали называть жителей Скандинавии. Это была в древности западная ветвь славян. И не спорьте
— Вам виднее, — уклонился от ответа Шмойлов.
— Верно, — кивнул Судских. — Потому что я — русский. А китаец этого не видит и всюду станет вживлять китайскую философию, свой образ жизни и мышления. Что плохого — спросите вы? А то, что думающих русских китаец постарается сделать духовными кастратами, а упрямцев, которым ближе изба, а не фанза, кастрируют натурально либо заставят пользоваться презервативами, чтобы не рассуждал и себе подобных не плодил. Хорошая мысль? Презерватив на голову — и все китайцы. В принципе любой завоеватель ничего плохого не желает побежденным. Одних вырезал, чтобы хлеба всем хватало по карточкам, других крова лишил, чтобы не размякали от лени, третьих солдатам на потеху отдал, чтобы солдаты повеселели, а в целом — поработил, сделал людьми второго сорта и лучшие земли заселил своими китайцами. Так вот, Юрий Дмитриевич, я не желаю быть второсортным и никто из моих соплеменников не желает, кроме подобных вам зомби.
— Как вас понять? При чем тут наше правило кодировать каждого члена организации и червячная масса рядовых обитателей? — возмутился Шмойлов.
— Какой вы, право, непонятливый! — усмехнулся Судских. — Зомбируют и чужеродной культурой, которую культурой-то можно назвать с натяжкой. Как говорится в народе, если кого-то ежедневно называть свиньей, он обязательно, захрюкает. Прекратим этот разговор, зомбированных не переубеждают. Вы меня хорошо понимаете. Сейчас я хочу знать места ваших явок, баз и где находится мой сын. Буду суров, предупреждаю сразу.
— Вам его вернут целым и невредимым, — глухо ответил Шмойлов. Он не казался сломленным, он выжидал, и Судских понял нехитрую игру профессионала.
— Когда? — спросил он. — Только без перечня условий.
— Завтра.
— Так быстро вы образумились?
. — Вы понимаете сами, я далеко не рядовой член. Могу самостоятельно принимать решения.
«Морочит голову и тянет время. Зачем?» — озадачился Судских.
— И вы можете дать мне честное слово? — спросил он, решив использовать свои возможности полностью. Первый вопрос предполагал искренность, пусть и наигранную. Но жесты, мимика…
— Да, я могу дать честное слово, — исподлобья смотрел Шмойлов на Судских, смотрел осторожно.
— Так дайте!
— Честное слово, — прямо глянул Шмойлов, и Судских хватило мгновения, чтобы в короткую паузу искренности заглянуть внутрь Шмойлова. Короткого мига хватило надолго.
По едва освещенным коридорам Судских стремительно двигался к источнику света, душе Шмойлова. Пространство расширилось, и он очутился в помещении с двумя узкими окнами. Подвал. Нет электричества, только свет из зарешеченных окон. Кое-какой скарб у одной стены, у другой на полосатом матрасе лежал Севка. Спал; Руки скованы наручниками…