Набат-2
Шрифт:
Дышать стало чуток вольней, только жгло в правом предплечье и нестерпимо смердил под самым носом рязанский опорок того, видать, страдальца, который был из заслонной дружины, где все полегли к вечеру первого дня… Гургута смирился с вонью.
Он собрался заново, едва отпустило в предплечье, поднатужился, а неимоверная тяжесть над ним не сдвинулась и так пронзило остро до самого сердца, что сил на другие попытки не осталось совсем. Потащило коловоротом в воронку, и он не смог сопротивляться крутящей воде, только сжал кулаки, чтобы в нужный момент зацепиться за твердое.
Когда
— Эй! — позвал Гургута. — Эй!..
Никто не откликнулся. Видно, слаб еще его голос, не смогли легкие протолкнуть крика. Но кто-то узрел Гургуту. Приглядевшись лучше, он приметил фигуру идущего к нему, и с каждым шагом светлело пространство вокруг Гургуты.
— Эй!
— Я не «эй», — откликнулась фигура. — Привыкай не тешиться звуками.
Стало совсем светло. Пред Гургутой стоял юноша в белой до пят рубахе, в какие обрядил заезжий богомаз новых святых на иконе для дядьки Дмитрия. Ноги босы, за плечами крылышки. Право, чудно, болтается по полю…
— Ангел, что ль? — спросил Гургута с недоверием. Он как-никак витязь, а витязю не пристало с кем ни попадя общаться.
— Ангел, — со степенством ответил тот. — Пойдем, что ли?
— Больно надо, — надул безусые губы Гургута. — Посижу ишо, глядь, кто путный придет, вызволит.
— Надо кому, — ответил ангел. — Пошли со мной, тебя судный ангел дожидается, надо быть.
— А чего я такого исделал? — засомневался Гургута. — Я на правое дело вышел, как дядька велел, так и надобно…
— И те за правое. Только каждому со своей стороны левое правым кажется. Была держава, стали уделы, двести тыщ душ, почитай, положили за правоту со своей стороны, кафтан делили, пока не разорвали.
— Так ордыны же имеют дань, — сопротивлялся Гургута. — Казаки, чай. Злые, как тогда?
— Не о том речь. Глупый ты еще. Куда поводья, туда и молодья. Пошли. Твоей вины нет. Судный ангел тебя спрашивать хочет. А толково ответишь, легко вознесешься.
— Если надо, — смирился Гургута, — пойдем…
Юноша с крылышками повел его через все Куличково поле. Привольное до битвы, с сочными зеленями, оно побурело от пролитой крови, от взрыхленной копытами земли, словно припек август и сжег зелень в конце лета. Не та косьба навалилась. Вперемежку лежали в неестественных позах поляне и крымцы в кожаных доспехах, литовцы и беляне в медных наплечниках, сибирские татары в вывороченных шкурах, русичи в кольчугах, фряги в нарядных панцирях. Попадались сановитые с заносчивыми даже в смерти лицами, утомленные тысяцкие, суровые сотники, пешие без копий, конные без коней. Совсем недавно они ругались, понимая только ругань по звуку и не понимая обычных слов, хотя язык был доступный каждому, теперь дружно молчали, охраняя покоем ушедшее безумство.
Ангел вывел Гургуту к кряжистому дубу с краю рощи, где скрывался до срока засадный полк, откуда вылетел на своем
Под дубом стоял человек в воинском одеянии до того непонятного назначения и происхождения, что Гургута опешил. Судного ангела он уже нарисовал для себя с огромными крылами за спиной, чтоб летать по судам быстро, с пучком молний в руке, чтоб долго не разбираться и разить без промаха, как сам Перун, а тут и не понять, что за рогатка в руке, а ноги обуты в невероятные бахилы, словно лапти зашнурованные неумеха засновывал.
— Мир тебе, Гургута, — сказал судный.
— Мир вам, — откликнулся Гургута знакомым приветствием. Свой, получается, судный ангел, из русичей, из новгородских. Будет тогда дело, не обидит. — Что надобно, дядя? Отвечу, если смогу и боги позволят, — робко предложил он.
— Скажи, Гургута, в доме твоего дяди нет ли священных книг? Старинных и славных? Не бойся ответить посланцу Всевышнего.
— Так как же! — воспрянул духом Гургута. Это не вопрос, земляку такое сказать можно. — От деда оне! А дядька Дмитрий от самого князя Александра Невского род ведет, и я, стало быть. На Куличково поле как уходили, дядька их в холстину завернул и старцу Акиму велел доглядывать. Вернемся целы, поклон им, а не судьба коли, книги к волхву за Выксу переправят.
— Жив твой дядя остался, — сказал судный ангел. — А ты вот касожью стрелу проглядел.
— Так, — не нашелся с ответом Гургута, в глазах защемило от незаслуженной обиды. Был бы кто, а тут касогу поддался.
— Не кручинься, Гургута, — успокоил судный. — Сейчас ангел твой уведет тебя в светлое царство полегших воинов, а до того слетай с ним к мамане и вели ей книги передать князю Владимиру Андреевичу, — наказал судный, и Гургута возмутился:
— Почто так? Из рода в род передавали, сами могем сохранить, понимаем, чай, нова вера не любит древних писаний.
— Так надо, Гургута. От князя Владимира книги перейдут к сыну, их унаследует внук, а дальше попадут к первому Государю Всея Руси Василию Ивановичу. От жены его, пока не родившейся сестры твоей в третьем колене, минуя отца Василия Ивановича — Ивана Третьего. Так надо сделать.
— Вона, — удивился запутанный родственными цепочками Гургута и полюбопытствовал: — А так почто?
— Иначе опасно. Если книги останутся в вашем доме, тогда они перейдут к твоему двоюродному брату, потом к его сыну, а от него к племяннику, Ивану Шибанскому.
— Шибанские? — вовсе удивился юноша. — Я и есть Шибанский, Гургута Шибанский.
— Радуйся, — со спокойной улыбкой ответил судный ангел. — Иван Третий и есть Иван Шибанский, твой будущий потомок. Он смуту на Угре завершит.
— Ох, здорово! — возликовал Гургута. — В царские роды выйдем! — И осекся: — Так чего ж бояться-то? Оставь книги нам, княже, пособи славному роду, не ордынцы же!
Все мы из ордынцев, — заметил судный. — Только потомок твой женится на византийке Софье, а она свою веру укреплять станет и книги священные сразу уничтожит. А сделаешь, как я наставляю, тогда они попадут к сыну его Василию, потом к великому царю Ивану Грозному.