Набат-2
Шрифт:
Знал ли об этом Воливач?
— Игорь Петрович, ты напрасно думаешь, что Воливач стар и подземных толчков не чувствует. Иначе не сидел бы я здесь среди своих плющей, — произнес он первую фразу, едва они приятно обменялись приветствиями.
— Я так не думаю, Виктор Вилорович, — вежливо отнекивался Судских. — Я делаю свое дело, вы заняты своим.
— Ошибаешься. Новый хозяин выделил твое ведомство в ударный отряд, но корни твои здесь, среди моих плющей. Хорошо, точно? — Жестом руки он пригласил полюбоваться на сочное буйство зелени. — И это не ошибка президента разукрупнить, так сказать, могущественное ведомство. Он на твое разумение полагается вполне, как и я. Возгордиться бы мне, что Воливачу довелось перехватить таинственного диверсанта, а он без шума решил передать его Судских Игорю Петровичу, которого считает своим учеником,
— Спасибо, Виктор Вилорович, — поблагодарил Судских, оценив по достоинству благородный прием Воливача: бывший шеф не желает устраняться от активных дел. Ни прямо, ни косвенно. А они сейчас на острие поиска книг.
— И если президент поручил своему любимцу архиважное дело, — буквально читал мысли Судских Воливач, — не грех поинтересоваться, нет ли чего у бывшего шефа по этому вопросу?
— Нет ли чего у вас по этому вопросу, Виктор Вилорович? — послушно повторил с улыбкой Судских.
— Именно, — удовлетворенно кивнул Воливач и выложил на стол дискету. — Знаешь, Игорь, с каких времен ведется это дело?
Его встретил внимательный взгляд Судских.
— С 1924 года. Едва вслед за Ильичем стала удаляться на покой ленинская гвардия. А если быть предельно разумным, со времен воцарения Владимира Красное Солнышко.
— Даже так? — искренне удивился Судских, мысленно проследив цепочку причин от названной даты до времен древности. — Масонство на Руси и в России?
— Умничка, Игорь, — подтвердил Воливач. — Не стану расписывать всяческие всячины, забирай пассажира с «ауди» и работай сам. В будущем не забывай навещать папашу Воливача. Плющи — растение своеобразное, они могут до удушья довести. Забудешь про учителя, а он… того, — с веселым прищуром глаз говорил Воливач, хотя за шуткой скрывалась не познанная Судским правда: Воливач просто так, без умысла, ничего не говорил. Но лирическое отступление кончилось, и он закончил обычными словами: — Мы с тобой всегда ладили, надо бы и впредь не ходить разными путями, все они ведут к одному храму.
— Спасибо, — постарался сказать как можно прочувствованнее Судских. — Непременно учту.
— Тогда бери пассажира, эту дискету и еще один подарок, — сказал он, развернувшись к сейфу в стене. Достал папку с грифом «Для служебного пользования» и вручил ее Судских. — Это кое-какие сведения по библиотеке Ивана Грозного.
— Вам и это ведомо? — откровенно спросил Судских.
— Грош цена была бы мне, не знай я этого и многого другого, — слегка раздраженно произнес Воливач. — Сыск не разделяет события и людей на хорошие и плохие, ему до всего есть дело. И до праведного Фомы Неверующего, и до неожиданного отключения света в районе Таганки. След библиотеки потерялся после ухода Ивана Грозного из кремлевских палат. При втором Ильиче мне было поручено самим Андроповым курировать поиск. Пять самых древних книг путешествовали с места на место сначала с волхвами, которые оберегали их от киевского князя Владимира и увезли в Псков, потом в Великий Новгород через князя Александра Невского, и самое непонятное, попали они к Мамаю, а после его убийства в Сарае опять очутились у русичей в Костроме. И я не совсем уверен, что Мамая устранили как главаря Орды. Тут, по-моему, книжки эти сыграли не последнюю роль.
— Почему непонятно? — поспешил Судских с разъяснениями. — В те времена Кострома была столицей княжества Дмитрия Донского, откуда он начинал поход на Куликовскую битву, а Куликово поле было на месте нынешней Москвы.
Несколько секунд Воливач выдержал паузу.
— Я эту версию слышал, — заговорил он. — Только согласиться с ней не могу. Выходит, тогда и татаро-монгольского ига не существовало? Не было и двухсот лет рабства?
— Придется согласиться. Не было рабства. Его навязали русским позже в служебном порядке. Суть в том, что раньше, до пятого-шестого веков, все пространство нынешней Украины, России и Белоруссии — от причерноморских степей и псковских болот до Байкала, до устья Ангары — принадлежало империи ариев. С возникновением Киевской Руси начался период обособления отдельных княжеств, хотя номинально они оставались данниками прежней империи. Обособились западные и южные русичи, возвеличился Новгород, отмежевался Псков, и только за нынешней Волгой оставалась часть прежней империи, которая именовалась Ордой. Ближние к ней княжества исправно платили ей дань, как говорится, за «крышу» и даже поставляли в Орду воинов, многие
— Как не водилось? — привстал Воливач с кресла. — Я, по-твоему, потомок татарина?
— Так и не водилось, — спокойно отвечал Судских. — И вы не татарин, и все мы — потомки ариев. Клянусь, я сам всего месяц назад узнал это от Смольникова, он убедил меня на фактах. И Москвы не водилось до Куликовской битвы. Лишь после стояния на Угре Дмитрий Донской приступил к закладке каменного Кремля году эдак в 1385-м.
— Так все же, ты хочешь сказать, что все мы от татаро-монголов? — настаивал Воливач как истый хохол, не терпящий посягательства на весь род с оселедцами.
— Я-то по этому поводу не переживаю, — усмехнулся Судских. — Были еще и скифы, от которых также прослеживаются наши корни, и мы не родились в галстуках и с водительскими правами. Были когда-то и мы дикарями Монголия — крайний восточный остаток некогда великой казацкой империи Мегалион, великий то есть. Так сказано в архивных записях, не наших, подредактированных, а зарубежных, которые оказались более правдивыми и беспристрастными. Единственно справедливый вопрос: кому надо было переиначивать российскую историю? Романовы. Чтобы трехсотлетнюю предыдущую историю объявить чужеземным игом, а себя — освободителями, божьими помазанниками на веки вечные.
— Это скабрезное утверждение, — серьезно сказал Воливач. — От него шибко попахивает панславизмом.
— Термин, введенный русофобами, — парировал Судских. — Когда мы пытаемся говорить о нашем былом величии, это вызывает раздражение тех, кому приятней видеть нас по сию пору в лаптях. И согласитесь, Виктор Вилорович, духовность дает народу не сказочка о новых листочках на нашем засыхающем древе истории, а корпи этого древа.
— Тогда почему были великими, а стали нищими? Почему так отстали от глупых, но богатых? Ни гордости, ни денег. Почему? — настаивал Воливач.
— От широты собственной души, оставшейся в наследство. Едем быстро, запрягаем медленно. Всего вдоволь, богатства немерено, баранов несчитано.
— Тут ты прав, — поддержал Воливач. — Тут я согласен без оговорок. Сосали богатства из немереных недр, а как пригляделись конкретно, давно уже двадцать первый палец сосем. Ладно, разговор длинный, пусть твой Смольников и меня убедит. Я бы хотел изменить свои взгляды, тоже хочу быть гордым и богатым…
Судских интуитивно почувствовал, что Воливач хотел с ним поделиться какими-то сокровенными тайнами, от которых многое могло измениться в корне, но Воливач не пустил его к корням своей души и вернулся к линии прежнего разговора:
— Скажем, в пятничку к вечеру пусть подъедет с выкладками и подлинными фактами. А сейчас вернемся к Костроме. Определенно книги обнаружились в Москве в 1387 году и оставались после принадлежностью великих князей московских. Кроме, — уточнил Воливач, — пяти древнейших. А после ухода Ивана Грозного с трона в 1553 году исчезли совсем.
— Ага! — воскликнул Судских. — Так вы согласны, что Василий Блаженный и царь Иван Грозный одно и то же лицо?
— А зачем тут спорить? В нашем архиве от Берии сохранились прелюбопытные бумажки в особом отделе в папках с грифом «Вранье во благо». Сейчас многого не упомню, но кое-что осело в памяти. В честь какого события Иван Грозный отстроил храм? В честь взятия Казани. Зодчих Барму и Постника ослепил, чтобы нигде больше не возвели храма такой красоты. Тогда почему храм назвали в честь юродивого? Был такой знаменитый на всю Русь. Не жирно ли, понимаешь, для самого речистого полусумасшедшего? А истина в том, что Иван Грозный попал под сильнейшее влияние священника Сильвестра с семнадцати лет. В 1553 году молодой царь Иван сильно захворал, и Сильвестр сказал ему: покайся, уверуй в прежних богов, уйди из мирской тщеты, тогда быть тебе здорову. Грозный так и поступил, после чего появился на Москве юродивый-правдолюбец по кличке Блаженный. С гирями на шее босиком по снегу ходил, от чугунного креста на груди гнулся, власть бояр и воевод обличал гневно. Мощи его хоронили при огромном стечении народа. Понимаешь?