Набат-2
Шрифт:
Их взгляды опять встретились, только сейчас у обоих они стали виноватыми, как бывает, когда оба узнают постыдную тайну, которую знать не очень хотелось.
— Ты хочешь уйти? — опередила она его вопросом.
— Да, — ответил Судских и отвел глаза. — Мне надо доделать дела в офисе. Я выкроил для тебя время.
— И больше не вернешься, — без тени вопроса сказала она.
— Давай не зарекаться? Не накручивай себя.
— Я знаю. Во мне только что сломалось что-то. Буквально в доли секунды.
Часы показывали половину первого ночи.
Через час он был дома.
Его
В спальне светлое небо над семейным очагом стала быстро затягивать ревнивая туча. Не дожидаясь громовых разрядов, Судских поспешил с вопросом:
— Слушай, ты откуда знаешь Любовь Сладковскую?
От изумления она забыла слова упрека.
— Любку? Сладковскую? А почему ты спрашиваешь? — тотчас насторожилась она: крадется вор…
— Решается вопрос, — приготовленно отвечал он, — с приемом Сладковской к нам на службу.
— Гос-с-поди! Вы там с ума посходили! Любку Сладковскую в органы? Как при Ельцине: одних бездарей и проституток берут. На этой сучке клейма негде ставить. С ранних лет блядством занималась!
— Дело не в ее моральных качествах, а в знании языка.
— Кто тебе сказал? — зашлась нервным смехом жена. — Да она по три захода один зачет сдавала! А на экзаменах только этим делом выезжала. Господи, кто ее только не пользовал!
— Обожди, — нахмурился Судских. — Ты не про ту говоришь.
— Любка? Маленького росточка? Козочка? Родинка на шее?
Пришлось подтвердить.
— Господи! Да мы вместе иняз окончили, один курс! Она сейчас в группе переводчиков Думы?
«Но возраст!» — чуть не ляпнул Судских. Тогда историю с приемом на службу в УСИ пришлось бы повторить в ином ключе.
— Все сходится, — подтвердил Судских.
— И такую аферистку брать в органы? Она кое-как иняз окончила, выскочила замуж за иностранца, за шведа. Я, между прочим, познакомила. Уехала Любка в Швецию и через год вернулась. Девчонки с нашего курса говорили, он ее со своим другом застукал. Тут уж не обессудь, девонька, — развод и девичья фамилия. И где она потом только не работала — отовсюду гнали. Тупица еще та. Но аферистка высшей пробы, устраиваться умела. То в одно министерство, то в другое, а потерялась она лет пять назад и объявилась сразу в Думе. В первом созыве депутатом была, потом пристроилась в группу переводчиков. В Думе все проститутки, — уточнила она. — Девчонки наши рассказывали: пластику сделала, подтянула кожу везде, встретишь, не узнаешь. Под пятьдесят, а козочку изображает.
«Так, Игорь Петрович, — выговаривал сам себе Судских. — Это еще уметь надо пятидесятилетнюю бабу за девицу принять. Вы не просто козел, а суперкозел! На силиконовых сиськах резвился! Вот это отмочил так отмочил…»
Из мрачных мыслей его вывел задумчивый голос жены:
— А не рассердись я на него, быть бы мне фрау Густавссон и
— Можешь заново попробовать, — оскорбился он.
— Я однолюбка, Судских, — не оскорбилась она. — Не думала, что из талантливого философа получится бездарный генерал.
— Почему это я бездарный? — нахмурился Судских.
— Такую аферистку проглядел! Не бездарность ли? — хохотала она с явным удовольствием.
Срочно требовался уводящий в сторону вопрос, иначе грозы не миновать. Еще и Любаша тут…
— А почему с такими скромными возможностями она неплохо устраивалась? По блату?
Жена принялась сразу осваивать новую тему:
— Папины друзья тянули наверняка. Папаня у нее был какой-то мутный. Никто не знал, чем он занимается, а Любка не делилась. Я его всего раз видела. На пятом курсе он пригласил нас с Любкой на вечер в шведское посольство. Маленький, плешивый, незавидный мужичонка. Подъехал на кремлевской «Чайке» с женой. Жена — писаная красавица, а он рядом с ней квазимодо какой-то. Отчество у него, помню, дурацкое было — Менделеевич. И глаза хорошо запомнила: острые, как у шизиков. Вот на том вечере я с Улафом и познакомилась… А Любка отбила, — созналась она.
Утром Судских затребовал ориентировку на Сладковского Михаила Менделеевича. Ответ пришел краткий: «Сладковский Михаил Менделеевич. 1917 года рождения. С 1937 года работал в аппарате Совнаркома. С 1950-го в аппарате Президиума Верховного Совета». Ни где работал, ни с кем работал, где крестился, женился — ничего нет. Умер два года назад. А ведь запрос Судских подавал в архив КГБ, где все про всех. С чего вдруг нет сведений?
3 — 14
Судских не напоминал Гуртовому о себе недели две. Луна пошла на убыль, и он разыскал его.
— Я держу слово, Леонид Олегович. Пора.
— А я думал, это была шутка, — удивился звонку Гуртовой. — Всего лишь обмен моей свободы на некую услугу. Меня ведь невозможно излечить, я консультировался.
— Вот как? Когда я давал вам слово, я был уверен в обратном. Собирайтесь, завтра едем.
При всей запущенности его болезни уверенность Судских была твердой. Примеры отсутствовали, но Судских видел Гуртового другими глазами — он видел его молекулярный портрет, и та часть молекул, которая отказалась служить организму, требовала восстановления. Только и всего. Чудес не бывает, но бывают чудаки с иным зрением.
Судских привез Гуртового на Сорокапятку под надзор Аркаши Левицкого, к целебному родничку.
— Морковный сок, свекольный, родниковая вода, массаж, прогулки на свежем воздухе. Все, — выложил Судских.
— Вы шутите, Игорь Петрович, — не поверил Гуртовой, считая, что его попросту заманили в ловушку. — Зачем?
Хотите пари? Через месяц ни один врач ничего не обнаружит!
— Полцарства! — поддался его уверенности Гуртовой. — Но на чем строится ваша уверенность? Вы знахарь?
— На простоте лечения. У вас идет распад костного мозга. Средств регенерации ткани современной медицине не известно, а древней — да. Слушайтесь Аркадия беспрекословно. И верьте мне.