Набат
Шрифт:
— А раньше недели не обернешься?
— Буду стараться пораньше. Загуливаться самому мне не интересно.
— Ну, что ж, отпущу, коли так. Когда ехать хочешь?
— Завтра.
— Ладно, езжай. Это подлецы только думают да в своих подлых листовках пишут, что хозяин ни сердца, ни души не имеет. А я ни на ком зла не помню и если в чем могу — завсегда помогу... Кто другой на моем месте, может, тебе бы сказал: нанялся — продался, и никаких твоих дел знать не знаю, жена ли там, дочка ли. Работай — и все тут. А я в положенье вхожу, понимать это надо, — уже начинал раздражаться Дятлов.
Воскобойников переминулся с ноги на
— Попрошу, Фома Кузьмич, деньжонок, что заработал. С переездом расходы будут, а у меня только полтинник в кармане.
Дятлов задумался. Все равно через несколько дней надо будет рабочим получку давать, и на такое дело, как перевоз семьи, понятно, деньги нужны.
— Зайдешь в конце дня, скажу, чтобы подсчитали тебе.
— И паспорт тоже.
— А паспорт зачем?
— В дороге быть, мало ли что... Вид всегда при себе иметь надо, а то еще за бродягу сочтут.
Надеясь, что он из простой благодарности постарается быть откровенным, Дятлов спросил:
— Кто все-таки, Тимофей, эту смуту у нас заводит?.. Листовки эти...
— Не могу сказать, Фома Кузьмич.
Дятлов пристально посмотрел на него.
— Не можешь?.. А почему не можешь? Боишься, что ли?.. Неужто я выдам тебя?!
— Не в том смысле... Я только работой занят, ни с кем не общаюсь, стараюсь подальше быть от всего.
И в этом была своя правда. После того как Воскобойников вернулся из полиции, он был все время настороже. Даже с Прохором редко когда перекидывался скупыми словами.
Десятники, по приказу Дятлова следившие за ним на заводе, ничего предосудительного заметить не могли. Другие рабочие нет-нет да пошепчутся, про листовки помянут, а он — как в рот воды набрал. Даже в обеденный перерыв не подходил ни к кому и закусывал тут же, у своего рабочего места.
— Похоже, здорово пугнули, совсем притих, — говорили о нем.
Вышел после работы с завода Воскобойников с деньгами и с паспортом в кармане, дождался Прохора и пошел вместе с ним.
— Прощевай, Проша. Отбываю я.
— Как так?.. Куда?.. Почему?.. — раскрыл Прохор от удивления рот.
И Тимофей ему объяснил: за каждым его шагом следят и связали этим надзором по рукам и ногам. Что мог — сделал тут. Первый непочатый пласт тронул, а дальше есть кому ворошить теперь и без него. Поступит куда-нибудь на новый завод, где рабочие еще не знают, какая в них сила. Так ему и Федор Павлович Симбирцев советовал.
— Глядишь, и там Прошку Тишина встречу, — похлопал Тимофей по плечу парня. — А когда и там начнут шевелиться, можно будет на новое место пойти. Мое дело такое, с самых азов начинать.
— Для того и сюда поступал? — спросил Прохор.
Воскобойников улыбнулся и подмигнул ему.
— Мое дело такое.
Они остановились у перекрестка, где дороги их расходились.
— Встретимся когда-нибудь, Тимофей?
— Все может быть. Говорится же — гора с горой только не сходятся...
Прохор долго держал его руку в своей руке. Жаль было расставаться. Понимал, что здесь Воскобойников должен обречь себя на бездействие, чтобы сразу же не попасть снова в руки полиции, а жить так он, конечно, не мог. На новом месте будет нужнее и принесет больше пользы. И все же расставаться жаль.
— Я приду проводить тебя.
— Не надо. Мало ли что... Я сказал, что завтра уеду, а лучше нынче с «дешевкой» подамся. Так оно будет сподручней. Скажешь нашим, что Тимофей, мол, за новью пошел.
— Прощай, Тимофей.
Они разошлись, потом разом оглянулись и помахали друг другу рукой.
Дятлов собирался ехать в Москву и узнал, что Воскобойников его обманул. Послал Минакова к старухе, у которой жил Тимофей, и та подтвердила, что жилец с ней простился совсем.
И деньги полностью получил, и паспорт...
— Вокруг пальца обвел, негодяй!.. Егор! Немедля сюда... — И дал наказ управляющему: — Станешь получку платить — наличностью ни копейки. Талонами только. Скажешь, хозяин наспех уехал, не успел денег дать. Из полиции кто-нибудь будет, на случай чего.
Наметив свой отъезд на завтра, Дятлов передумал и уехал в тот же день, действительно наспех.
Вопреки ожиданиям Лисогонова, суббота прошла не так бурно. Зная, что хозяина нет, рабочие хотя и пороптали, но смирились, взяли талоны. Чубров и Нечуев уговаривали людей не шуметь, чтобы не дать повод вмешаться полиции, ждать возвращения Дятлова, а уж тогда в полный голос поговорить с ним. Все равно ведь без него никто денег не даст.
— Погоди, листок снова появится, подскажет, как быть.
И через неделю, за день до приезда Дятлова, листок появился. В нем снова говорилось о необходимости действовать организованно, были указаны требования, которые следовало предъявить хозяину, выбрав для этого доверенных лиц, и, если Дятлов будет упорствовать, объявлять стачку.
То ли скучал управляющий за время отсутствия Дятлова и ему хотелось развлечься, то ли вздумал порепетировать себя в роли будущего полновластного хозяина завода, — один раз приказал подать гудок, извещающий об окончании работы, на полчаса позже срока; в другой — сократить обеденный перерыв на пятнадцать минут. В обрубной у двух барабанов стояли двое рабочих, — управляющий распорядился, чтобы оставался один. Под грохот вращающегося барабана Прохор Тишин успевал прежде отгрести пыль, стекавшую ручейками сквозь щели швеллерного железа, а теперь не хватало времени на загрузку и разгрузку отливки. Подростки, подвозившие к бегунам землю, насыпали не полные тачки, и то еле справлялись с ними, но управляющему показалось, что они занимаются проволочкой времени. Он оштрафовал десятника, наблюдавшего за ними, и строго-настрого заявил, чтобы такого потворства подвозчикам не было. В литейном цехе рабочие вчетвером с трудом могли приподнять тяжелую заформованную половину опоки, чтобы накрыть ею нижнюю, и — не то опоку бросай да скорей вытягивайся перед проходящим управляющим, не то продолжай свое дело, но за непочтительность нарывайся на штраф.
— Да доколь же он измываться будет?! Надо, ребята, его, как Насонова, прокатить разок.
— Погоди, что-нибудь подстроим, дождется.
— Делать нечего черту! Хошь бы новую поломойку себе завел.
— Ходит уж. Племянница модельного мастера.
— Верно?
— Крест — не вру.
— А допрежнюю, цыганку-то, сталоть, насовсем хозяину уступил?
— Дожируетея он!.. Ох, дожируется...
Дятлов приехал ночью. Устав с дороги, утром на завод не явился, но зато в литейный цех вместе с управляющим вошел человек, которого заводчик привез с собой из Москвы. Это был новый мастер, Макс Иоганн Отс. Белобрысый голубоглазый пятидесятилетний эстляндец плохо говорил по-русски, но литейное дело знал, и Дятлов переманил его к себе, сразу положив ему двойной оклад вместо получаемого Отсом в Москве.