Начальник милиции
Шрифт:
Домашнего я ничего не ел уже лет… Даже не вспомню, сколько. Что в той жизни срок мотал, что в этой на домашние харчи как-то не попал, поэтому без всяких ломаний и с радостью принял пирожки. Сначала пожрём, потом всё выясним.
— А здорово ты сегодня подтягивался, — женщина села рядом за стол, подперла голову рукой и смотрела, как я уплетаю пирожки, запивая бутылкой кефира.
— Угу, — пробубнил я с набитым ртом. — Спасибо за угощенье. Так… Вы что-то хотели, Аглая?
Кусок в горло под её взглядом лез не так
— Нет-нет, кушай, кушай. Я пойду…
Она встала и направилась к выходу. Потом обернулась, покачала головой и еле слышно проговорила (но я услышал):
— Как похож, как похож…
Вздохнула и вышла. А я остался гадать — на кого же я похож? Пирожки теперь пошли неплохо… Половину сразу уничтожил, а вторую повесил в кульке под потолок на гвоздик, чтобы мыши не добрались. Еще раз пожалел, что нет холодильника. Подумал, что не буду я, наверное, ждать своего переселения, а начну на днях уже здесь свою берлогу обустраивать. Потом если что — переехать недолго.
— Плохо, товарищи! — тряс указательным пальцем Кулебякин. — Отвратительно!
Именно с этих слов началась утренняя планерка.
— Больше половины личного состава не сдали нормативы! Вы у меня народное хозяйство пойдете поднимать! Стыдно, товарищи! Главк будет принимать меры…
Последнюю фразу он проговорил уже с грустью, будто прощался со своим креслом.
— Что у нас по раскрываемости по суткам? — продолжал он нагнетать. — Все уже хорошо? Нет, и там мы заваливаем работу! Почему вчера кинолог не выезжал на кражу телевизора?
Вопрос адресовался не ко мне, а к Баночкину. Тот встал, уперевшись взглядом в пол, будто помогал себе встать глазами, и просопел:
— Это самое… Товарищ майор…Так кража была три дня назад. А заявили только вчера. След-то простыл.
— Дежурная группа должна выезжать на происшествие в полном составе! — хлопнул кулаком по столу шеф. — Это ясно? По сводке там следователь и инспектор уголовного розыска числятся — на выезде отметились. А остальные что? Вот посмотрят сводку в управлении и скажут, что мы тут ни хрена не работаем! Или, может, кинолог что-то другое раскрывал в это время? — взгляд шефа пробежался по подчиненным и остановился на мне. — Вот скажи мне, Морозов, чем ты вчера на службе занимался?
Я встал и, уперев в него честный взгляд, ответил:
— До обеда сдавал стрельбу и физо. После обеда были занятия по служебной и политической подготовке в ленинской комнате, как и у всех, впрочем. Потом вместе с суточниками строил новый вольер для Мухтара. Стройматериал нам с соседней стройки подарили, у них там обрезь всякая осталась, а нам в самый раз. Потом варил Мухтару кашу, потом…
— Ясно, — оборвал меня начальник. — В общем, работать нам некогда!
Он снова смотрел на всех и в никуда, накрыл личный состав тяжелым взором.
— А кто преступления
— Работаем, товарищ майор, — встал Антошенька. — Проверили ранее судимых за аналогичные преступления, ориентировали участковых и домуправления, провели поквартирный обход на месте происшествия, проверили телемастерскую, комиссионку и другие места возможного сбыта похищенного.
— А результата нет, — поднял палец вверх Кулебякин. — Чтобы завтра же нашли телевизор. Срок — сутки! По нам и так будут оргвыводы, а вы еще такие кражи не можете раскрывать. Среди бела дня утащили дорогую крупногабаритную технику, и никто ничего не видел! Дармоеды!
Далее пошла тирада о том, что вот в его время, когда сотрудники в лаптях ходили и с палками вместо оружия, а раскрываемость была — не чета нашей.
На такой «веселой» ноте планерка и завершилась. Я направился к себе, переселять Мухтара в новый вольер. Там уже возле него терся Серый.
— О, привет! — я попытался потрепать его по голове, тот недовольно поморщился, мол, не маленький уже, ни к чему телячьи нежности.
— Привет, Сан Саныч, — ловко отнырнул от моей руки парень. — А почему Мухтар такой красивый стал, не пойму.
— Ну? А раньше некрасивый был, что ли?
— Нет, но сейчас он какой-то гладкий и одновременно пушистый. Будто после стирки.
— Есть такое… Я его вычесал хорошенько, на речку сводил, шампунем отшоркал.
— А почему меня не позвал? Я хочу посмотреть, как он плавает.
— Так ты ж болел. Алена сказала — ангина. Кстати, ты как? Выздоровел?
— Сеструха говорит, что еще нет, дома должен сидеть.
— А чего не сидишь?
Я пощупал его лоб, вроде в порядке, температуры не чувствуется. Он сморщился, как от кастроки.
— Да ну её, заколебала. Залечит меня совсем.
— Таблетки пьешь?
— Ага, а они большие такие и горькие, фиг проглотишь, она их между ложек растирает и водой разводит. Представляешь? От этого они еще горче становятся. Еще банки ставила, вся спина теперь в кругляш, как у божьей коровки — никому на глаза нельзя показываться. И на ночь стакан горячего молока с этой пенкой пить заставляет, а туда ещё столовая ложка сливочного масла и чайная ложка соды, и — под одеяло. Ненавижу молоко… Не буду болеть…
Серый снова поморщился, теперь уже от собственного рассказа, а потом закашлял.
— Ты куришь? — настороженно спросил я, не забывая о том, что совсем уже скоро тринадцатое июня.
— Не-е, — деловито замотал он головой. — Бросил.
— Давно?
— Как заболел, так и бросил. Ну так что? Давай Мухтара на речке еще раз помоем? С шампунем.
— Часто нельзя с шампунем. Искупаем в обед, чтобы и самим искупаться можно было спокойно. А сейчас будем его в новый дом переселять. Глянь, какой вольер отгрохали.