Начало

Калугин Алексей Александрович

Орсон понял, что в данной ситуации лучше промолчать. И так и сделал.

– Ваша яичница, – официантка поставила на стол перед Орсоном большую тарелку с яичницей-глазуньей, посыпанной сверху мелко нарубленной зеленью.

Выглядела яичница, следует признать, весьма аппетитно. Настолько, что Камохин подумал, а не заказать ли и себе такую же. Но биолог посмотрел на то, что ему подали, и недовольно скривился.

– Это – что?

– Яичница.

– Я просил с беконом.

– А это с чем?

– С зеленью.

– И с беконом.

– Я

не вижу бекона!

– Док, успокойся. – Камохин взял Орсона за локоть. – Бекон – внутри.

– Как это – внутри?

– Это русский вариант. Бекон сначала мелко режут, затем высыпают на сковороду, слегка обжаривают и заливают яйцами.

– Только не бекон, а сало, – уточнил Брейгель.

– Смотря, что есть под рукой, – не стал спорить Камохин.

Орсон взял вилку, ковырнул ею яичницу и подцепил на зубчик небольшой кубик не то сала, не то ветчины. Но уж точно не бекона.

– Ну, что я тебе говорил? – Камохин успокаивающе похлопал биолога по руке. – Попробуй, это вкусно.

Вилкой, зажатой в руке, Орсон изобразил некий таинственный знак, который можно было расшифровать примерно так: «Что поделаешь, если уж попал в страну, где не умеют обращаться с яйцами и беконом, придется есть, что дают».

– Все в порядке? – спросила официантка.

– Вы так полагаете? – Орсон воткнул вилку в середину желтка.

Жидкое содержимое начало медленно растекаться по белому, присыпанному зеленым спекшемуся полю. Как лава из трещины в земной коре на первозданной, еще безжизненной планете, сотрясаемой и ломаемой природными катаклизмами, чей облик был еще не определен, а потому и слово география не имело никакого смысла.

– Ваше кофе. Черное, как и заказывали.

Орсон замер с вилкой в руке, занесенной над следующим желтком.

– Что вы сказали?

Он смотрел на чашку, наполненную свежесваренным кофе, так, будто видел ее дно. И то, что там лежит.

– Что снова не так? – кулаком уперлась в бок официантка.

– Я попросил вас повторить то, что вы сказали.

Биолог медленно перевел взгляд на возвышавшуюся над ним дородную, краснощекую девицу. Именно так, в представлении западного обывателя, выглядит среднестатистическая русская красавица.

– Когда? – оттопырила губу официантка.

– Когда поставили чашку на стол.

– Вот ваше кофе. Что не так?

– Простите, – Орсон посмотрел на бейджик, прицепленный к лямочке белоснежного фартука. – Валентина – так вас зовут?

– Ну, Валентина, и что?

– Простите, Валентина, вы русская?

– А что?

– Я просто задал вопрос. Вы можете на него ответить?

– Ну, русская.

– Так почему же вы говорите «черное кофе»?

– А что?

– Я не являюсь носителем русского языка и русской культуры, но, тем не менее, знаю, что следует говорить «черный кофе». Понимаете? Слово «кофе» мужского рода.

– А что, от того, что я скажу «черное кофе», оно в чай превратится?

– Нет, конечно… –

биолог растерянно улыбнулся. – Но существуют же языковые нормы. Вы ведь не говорите… – взгляд его скользнул по столу. – Вы ведь не говорите «белый яичниц».

– Не хочу, поэтому и не говорю.

– Вы полагаете, что все зависит лишь от вашего желания?

Валентина поджала левый угол рта, так что лицо ее болезненно перекосилось.

– Вы что, не хотите кофе?

– Да нет, хочу, – сказал Орсон. И задумался, а в самом деле, хочет ли он это самое черное кофе? – Я просто не понимаю, почему вы настойчиво упорствуете в своем заблуждении?

– Да потому, что мой прежний шеф все время говорил: «Валюша! Завари-ка мне кофею! Да чтобы черного, как кубинский негр!»

– И кем же был ваш прежний шеф? Начальником овощной базы?

– Депутатом государственной думы Российской Федерации! – гордо возвестила официантка. – И, между прочим, действительным членом комитета по защите русской культуры! Надо полагать, он-то, господин английский профессор, лучше вашего знал, какого рода кофе!

Сказав это, Валентина взяла поднос под мышку и, чеканя победный шаг, с гордым видом удалилась за стойку.

От былой веселости Орсона не осталось и следа. Он уныло взирал на яичницу с кофе и не знал, что со всем этим делать?

– Ты ешь яичницу, Док, – решил приободрить его Камохин. – Она на самом деле вкусная.

Орсон ковырнул яичницу вилкой.

– Я забыл у нее спросить, от кого они защищали русскую культуру?

– Думаю, это не главный вопрос нашей сегодняшней викторины, – улыбнулся Брейгель. – В конце концов, кому какая разница, чем они там у себя в комитете занимались?

Орсон поднял на фламандца взгляд, настолько унылый, что лицо вечно улыбающегося Брейгеля вытянулось и перекосилось. Как будто он раскусил кислую сливу.

– Иногда мне кажется, что именно в этом и кроется причина, – произнес англичанин голосом ветхозаветного пророка.

Брейгель нервно сглотнул.

– Причина чего?

– Того, что сейчас происходит. – Орсон подцепил на вилку кусок яичницы и отправил его в рот.

– Ты говоришь о Сезоне Катастроф? – уточнил Камохин.

– Ну конечно, – кивнул Орсон. И снова подцепил на вилку кусочек яичницы. – А ты знаешь, действительно вкусно.

– Так в чем причина-то? – заерзал от нетерпения Брейгель.

– В том, что одни из нас играли в странные, дурацкие игры, не думая о том, к чему это может привести. А другие в это время делали вид, что им нет до этого никакого дела. Теперь же мы почему-то удивляемся тому, что все вокруг рушится. А что тут странного? – Орсон пожал плечами и снова принялся за яичницу. – Все так и должно было закончиться. Не библейским апокалипсисом, а катастрофой в мозгах, – биолог положил вилку и пальцами обеих рук – Бум! – изобразил взрыв. – Наши мозги разлетелись вдребезги. А мы думаем, что это рушится мир вокруг нас.