Над Черемошем
Шрифт:
Песня плеснула к звездам. И потомки Довбуша, распевая о прошлом, чувствуют, как рядом с ними создается будущее.
Василь глянул на Черногору и словно увидел весь мир.
— Браточки! Василь! Иван! Петро! С гор к Черемошу спускаются Бундзяк, Вацеба и Качмала. Верхами!.. — кричит, подбегая к молодежи, гуцул-подросток. — Вон! Слышите?
Издалека донеслись выстрелы.
— Ярослав, скажи Миколе
— Скажу так, что сам бог в раю не услышит! — горячо отвечает паренек.
— Бежим, братцы!
Молодые гуцулы бегом бросились к Черемошу.
На площади в растерянности стоит Ярослав. Что ему делать: бежать в исполком или догонять парней? Новые выстрелы подсказали решение. С сердцем махнув рукой в сторону исполкома, он бросается за гуцулами. Из-под ног его взлетает мягкий снег, и в лунки следов затекает мгла. Парнишке и страшно и весело. Эх, будь у него хоть какой-нибудь карабин!.. Он тогда упросил бы Бориса Дубенка выслеживать бандитскую шайку, а сам не побоялся бы встретиться даже с Бундзяком. Уже сколько раз ускользал тот от справедливой народной кары. Если бы не горные ущелья да не вековечные леса, где за десять шагов света не видно, не доносил бы Бундзяк штанов до нынешнего дня… Да и теперь попадись бандит на узкой дорожке, топорик Ярослава сверкнул бы, как молния, и раскроил бы надвое проклятую рожу выродка.
Мальчуган воинственно выхватывает из-за пояса гуцульский топорик, потрясает им в воздухе, словно ему предстоит сейчас же рубиться с заклятым врагом.
И почему ему, Ярославу, еще не дают настоящего оружия? Через какие-нибудь два года он, как и брат его, окажется уже в армии, может из пушки будет стрелять, — так дали бы теперь хоть карабин! Всему, видно, помеха его незавидный рост. Он уже и сапоги носит на высоких каблуках, а парни все считают его за маленького… Воображение заносит Ярослава то в горные ущелья, где ему предстоит победить Бундзяка, то в героический полк, где служит его брат, то к белокурой Ольге, которая нравится ему, но пусть и не надеется, что он ей скажет когда-нибудь хоть слово! — с ихней сестрой надо вести себя сдержанно.
Он бежит быстрее, догоняет парней, и только теперь его начинает беспокоить сознание вины.
— Ярослав, ты Миколе Панасовичу сказал? — на ходу с беспокойством спрашивает Василь.
— Ей-богу, не успел!
— Как не успел?
— Гром оружия услыхал и забыл все на свете.
— Я тебе так забуду, что и бог в раю и сатана в аду разом услышат твой голос! — Он бросился было на мальчугана, но сразу же опомнился. — Ребята, бегите к Черемошу! Иван! За мной… Не разрослась бы беда… Ох, уж этот мне вояка на высоких каблуках! Избил бы, да времени нет.
У Ярослава чуть слезы на глазах не выступили.
Василь зачем-то еще раз оглядывается, вздыхает.
— Бежим, Иван… Как бы не случилось чего…
Недаром тревожился молодой лесоруб. Он словно чувствовал, что в это время к площади подкрадывались, ведя коней в поводу, Палайда, Наремба и Верыга. Вдруг заржал
Собрание застыло в ожидании. Даже перья на гуцульских крысанях не шелохнутся.
— Товарищи, кто первым положит начало коллективной жизни в Гринявке?
На скамье зашевелился Лесь, но жена осадила его с мягкой укоризной:
— Лесь, веди себя скромно. Есть люди достойнее.
Только это и остановило Леся. Он оглянулся, вздохнул.
— Не убивайтесь, Лесь, запишемся, да не первыми, — утешал его Юстин Рымарь. — Я думаю, лучше помаленьку в середке примоститься, — и он бросил подозрительный взгляд в окно.
— Не стыдитесь, люди, первыми привечать гуцульскую жизнь, — взволнованно говорит Микола Сенчук.
— Прошу слова! — поднялась Ксеня Дзвиняч. — Может, не пристало женщине первой записываться? Так пусть кто-нибудь из мужчин запишется прежде меня, — хочется, чтобы первый стоял в великом списке хозяин.
В это время в разрисованное морозом окно ударил выстрел. Лицо Ксени потемнело от крови.
Гуцулы, стоявшие у дверей, выбежали на улицу.
Мариечка с горестным криком кинулась к Дзвиняч:
— Убили Ксеню! Ксеня! Ксеня! Оксаночка!
— Не убивайся, Мариечка, — Дзвиняч отерла со лба кровь. — Это не пуля, это меня стеклом поцарапало. Не плачь, Мариечка!
— Ксеня, любушка! — девушка прильнула к женщине, заглянула ей в глаза. — Меня словно в сердце ударили!.. Я тебя сама доведу домой. С Василем. Охранять тебя будем.
— Сейчас мое место здесь. Садись, Мариечка, рядом и вытри слезы. Чтоб не портили они тебе румянец, как мне когда-то! — и Ксеня вздохнула, вспомнив свою развеянную по чужим нивам молодость.
По тихим улицам бегут, опередив остальных, Иван Микитей и Василь Букачук. Вот они припали к земле, читая на снегу карту следов.
— Всадники повернули к Черемошу, а пешие — на леваду. Нам бы сейчас коней быстрых, перехватили бы их за рекой.
— Надо бежать на леваду, — выпрямляясь, проговорил Василь.
Напряженные фигуры гуцулов замелькали меж занесенных снегом деревьев.
На бугре неясно проступили очертания низенькой церковки, погоста. Под прикрытие его спешат Наремба, Палайда и Верыга.
— Штефан, защищай наши души! — заметив погоню, со страхом зашептал Палайда.
— А что, моя шкура дешевле вашей? Поглупей себя нашли?
— Ты, Штефан, умеешь и в темноте стрелять… За острый глаз и твердую руку награжден. И ноги у тебя помоложе. А мы что? — хнычет Наремба.
— Не хитрите. Встречайте дружней. Их только двое! Остановились. — Верыга обернулся, выстрелил.
— Хоть бы схорониться за ограду, до погоста бы добраться! — вздыхает Палайда.
— До погоста еще доберетесь! — Верыга проговорил это так зловеще, что Палайда и Наремба переглянулись.
— Задержи их, Штефан, пока мы до ворот добежим, — хнычет Палайда, неумело отстреливаясь от погони. — Богом молю тебя!