Над Этной розовое небо
Шрифт:
Франческа с Джорджио уезжают, они живут рядом с Таорминой — это тоже около получаса езды, но в другую сторону. Я помогаю Паоле убрать со стола. Потом она показывает мне мою комнату на втором этаже, под крышей.
— Маленькая, но тебе же только одну ночь переночевать.
— Да я живу в точно такой же. Отличная комната. Спасибо, Паола.
Их дом довольно простой, но очень милый и мне действительно здесь нравится.
Я спускаюсь в сад, хочу полюбоваться видом перед сном. Луна стала маленькой и откатилась куда-то далеко. Слышу позади себя скрип — это Давиде подъезжает
— Будешь?
— Давай, — я беру бутылку. Это Грилло. Сразу вспоминаю дегустацию, которую проводил в Москве Марко. Под сердцем начинает немножко ныть, тянуть… Ночь, звезды, тепло — всё как тогда. Вот мы пьём вино, вот ужинаем в грузинском ресторане, идём по Красной площади, вот мы в лифте, он меня целует, срывает одежду — в памяти возникают картинки той ночи — вот мы на кровати… Кажется, что все было так давно… Отпиваю из горлышка, возвращаю бутылку Давиде. Он тоже делает несколько глотков.
— Знаешь, эта операция… Я не могу дождаться, когда полечу в Рим. А с другой стороны, хочу, чтобы время тянулось подольше и все это было ещё не скоро.
Он пьёт из бутылки и передаёт её мне. Я тоже пью.
— После аварии врачи сказали, что я не смогу больше ходить.
Мне грустно и очень его жалко, но я даже не знаю, как можно подбодрить в такой ситуации.
— Родители сделали всё — консилиумы, обследования, всё, что возможно. Но хороших прогнозов нет.
— А как же тогда знаменитый римский хирург?
— Да, доктор Фридман единственный, кто готов меня оперировать. Отец возил меня к нему, и тот сказал, что настроен оптимистично. Сказал, что сделал несколько подобных операций и почти все были успешными. Не знаю, конечно, правда это или нет, но мне хочется верить, что правда.
— Он бы не стал врать — это же можно проверить.
— Да, только вот стоит эта операция очень дорого. У нас столько нет. Не знаю, что бы мы делали. Я не хотел, чтобы родители отдавали всё, что у них есть, ведь гарантии, что операция пройдёт удачно никто дать не может. В общем, мне помог один человек. Это Марко Леоне.
— Кто?!
— Это наш винодел, он очень известный. Я думал, ты его знаешь.
— Знаю, просто я удивилась. Я бы никогда не подумала, что он на такое способен. Мне казалось, что он всегда думает только о себе.
— Нет, он помогает людям. Он организовал благотворительный фонд и уже многим смог помочь. Но он просит никому не рассказывать, что помощь, по сути, идёт от него, не хочет, чтобы его ну… превозносили что ли.
— Мне кажется я рада, что ты не выполнил эту его просьбу и рассказал…
Я улыбаюсь.
— Люди всё равно знают. И он ещё договорился с доктором — к нему очередь на несколько лет вперёд, но нас примут гораздо раньше. Такие дела. А ты знаешь, что дом, где ты живёшь раньше принадлежал дедушке и бабушке Марко?
— Серьёзно? Нет, не знаю. Похоже я вообще не слишком много знаю.
— Ну так я тебя буду просвещать. Приезжай чаще!
Мы ещё некоторое время болтаем и идём спать. Я лежу в мягкой удобной постели и снова, которую ночь подряд думаю о Марко.
18
Я
Сквозь шум воды различаю странный далёкий звук, звон стекла, шлёпающие по воде шаги. Прислушиваюсь. Все стихает. На мгновенье становится темно, и я понимаю, что кто-то прошёл мимо окна. Странно, ведь это второй этаж. Выглядываю из душа. Наверное, за окном очень и очень высокий человек, вижу расплывчатую тёмную фигуру. Снова звон стекла, на этот раз громкий, оглушительный. Тёмный человек влезает в окно. Мне делается страшно, я хочу выбежать из ванной комнаты, но ноги не слушаются, и едва двигаются. Обычная реакция — цепенею от страха.
Медленно, на ватных ногах, я приближаюсь к двери. За спиной гулкие шаги. Оборачиваюсь и вижу, как тёмный смутный человек снимает высокую меховую шапку, чёрный плащ, подбитый собольим мехом, и остаётся в облегающем латексном костюме ярко-бирюзового цвета. Он полностью покрыт блестящим латексом с головы до ног, поэтому разглядеть лицо невозможно. Я разглядываю то место, где тонкий латекс обтягивает его яички и напряженный член. Он тонкий и загнутый, точь-в-точь, как у Крюкова. Человек двигается ко мне и проходит мимо душевой кабины. Оттуда бьёт струя горячей воды, клубится пар. Латекс трескается и начинает растворяться, делая различимым его лицо — это Вася. Его член выпрастывается из-под тающего латекса и медленно увеличивается в длине. Вижу его фиолетовую головку, она маленькая блестящая и, по всей видимости, очень твёрдая, словно выточена из металла.
Я всё ещё пытаюсь убежать, но ноги не подчиняются, а Вася приближается… Он все ближе и ближе… Я беру большую саблю для откупоривания шампанского, замахиваюсь и пытаюсь нанести Василию удар по голове, но он уклоняется, отступает и падает на спину.
— Все равно, — говорит он, — я тебя выебу. И папашу твоего тоже. Вы у меня вот, где будете. Ползать будете, ноги целовать будете.
«Надо отрубить ему член, — проносится в моей голове, — и тогда он ничего не сможет мне сделать». Я снова замахиваюсь, но вижу, что это уже не Василий, а Марко. Он лежит на широкой кровати, на белоснежной шёлковой простыне приподнявшись на локтях и улыбается.
Я подхожу ближе и вижу, насколько он красив. Он совершенно голый, его член возбуждён и огромен. Я не могу отвести от него взгляд. Наклоняюсь к нему и начинаю ласкать. Провожу языком от яичек к головке, обнимаю головку губами, втягиваю в себя. Потом обвожу вокруг головки кончиком языка, снова беру в рот, заглатываю, выпускаю. Марко сладко стонет и двигает тазом. Я рассматриваю его великолепный член, беру в руку яички, замечаю бриллиантовые бусинки — капельки своей слюны на волосках, вдыхаю миндальный аромат и чувствую невероятное возбуждение. Я снова целую, лижу, сосу и заглатываю его член и одновременно стараюсь рассмотреть лицо Марко. Мне нравится, что каждое прикосновение доставляет ему сладкую муку.