Надежда патриарха
Шрифт:
Фити смотрел на нас с улыбкой. Я спросил сына:
– И что я, по-вашему, должен делать?
– Прокатиться по дороге.
– А если на меня наедет машина?
– Это исключено. – Его голос звучал печально. – Дорога закрыта двадцать лет назад.
– Почему?
– Прикажи креслу ехать на юг. Гроша ломаного…
– Кресло, на юг. По дороге.
Бетонка была вся в щербинах и трещинах. Мы огибали большие дыры, проезжали по проросшей траве. Филип рысью бежал за нами.
– Приливы, папа.
– На два запятая семь десятых фута. – Журналы все время склоняли эти цифры.
– Нет, сэр, так только в последние сорок лет. – Он вздохнул. – А мосту – сто семьдесят. Добавь еще фут с половиной.
– Помедленнее, кресло. – Если я не буду осторожен, у Фити случится сердечный приступ. – Наверное, они строили с расчетом на пять футов выше уровня моря?
– Больше этого. Они в своем двадцатом веке не были идиотами. Штормы поднимают волны выше, папа.
– Стоп, кресло. – Сын оперся о подлокотник, я похлопал его по руке, чтобы он продолжал. – Передохни. Прости, я увлекся.
– Сто лет назад во время высоких приливов вода стала перетекать через дамбу. Дорожные рабочие устраняли повреждения.
– Встань в моей тени.
– Да, сэр. Через некоторое время вода снова портила дорогу. Мы ее восстанавливали. То есть старое американское правительство, оно тогда еще было независимым. Два миллиарда их долларов. Через пятнадцать лет вода снова начала заливать дамбу. Никто не предполагал, что приливы будут возрастать так быстро. Видишь, там? Это рыбацкий причал. Можно на него заехать, припарковать машину и ловить рыбу в любое время дня и ночи.
– Почему же там никто не ловит? Он как-то странно на меня посмотрел:
– Папа, сюда же не добраться. Дорогу заливает в тринадцати местах.
– Ох. – Я почувствовал себя идиотом.
– Посмотри на мост.
– Я его видел.
– Нет, посмотри как следует.
Я взглянул на огромный пролет вдали. Элегантные, стройные опоры поднимались к небесам. Дамба тянулась на много миль, прижимаясь к поверхности воды, пока не достигала моста.
– Это бесподобно.
– И бесподобно дорого. Я пожал плечами.
– Жаль. – Я вытер лицо. В вертолете, по крайней мере, был кондиционер.
– Хочешь посмотреть поближе?
– Да.
– Мы можем туда добраться. Мост стоит сам по себе. Думаю, мы сможем сделать фокус и посадить вертолет между опорами моста.
Тяжелые тросы, огромные опоры, несколько чаек. Кроме нас, ни души не видно.
– В лучшие времена по этой дамбе проезжало девяносто миллионов автомобилей в год. Генсек Бон Уолтерс ассигновал огромные суммы на углубление залива. Видишь те камни? Они служили волноломом.
– Нас обвели вокруг пальца?
– Тебя это так заботит, папа?
– Да, это была пустая трата огромных
– Папа, девяносто миллионов автомобилей. Даже если сделать скидку в несколько раз, все равно несколько миллионов человек не могут пересечь залив.
– А разве нет нового моста?
– Есть, но он такой… – Филип даже сморщился. Солнце жарило так, что я готов был вот-вот вскипеть.
– Что-нибудь еще, сынок?
– Полагаю, нет, – мрачно промолвил он. – Поговорим мы за ужином.
Через несколько минут мы взлетели. Я наслаждался благословенной прохладой.
Мы полетели на север. Где-то в Каролине сын посадил вертолет. Ресторан оказался достаточно хорош. Филип сунул руку в карман и дал Джареду и Дэнилу денег.
– Мне надо поговорить с отцом наедине. – И двое молодых людей пересели за другой стол.
Некоторое время Филип наблюдал, как я ковыряюсь вилкой в соевой котлете и рисе.
– Папа, ты знаешь, о чем пойдет речь?
– Мир катится в ад. – Больше мне ничего в голову не приходило.
– А еще?
– Твои друзья-лунатики устроили тебе хорошее промывание мозгов.
Его пальцы крепко сжали стакан:
– Это все?
– Что я должен сказать, по-твоему?
– Извини меня.
К нам подошла женщина в облегающем пурпурном спортивном костюме, в темных очках и спросила:
– А вы случайно не Генеральный секретарь? Я выпучил глаза.
– Разумеется. – Мой голос аж зазвенел от сарказма.
– Ну-ну. – Она со смешком отошла. Филип усмехнулся:
– Чертовски правдиво!
– Не богохульствуй! – Но это сняло напряжение между нами. Я подцепил вилкой риса. – Фити, я не идиот. Ты показываешь мне экологические бедствия. Не знаю, почему. Ты что, хочешь, чтобы у меня изменились настроения?
– Чтобы изменилась политика. Радикально, диаметрально, фундаментально. У нас немного времени.
– До чего?
– До того, как планета станет непригодной для жизни.
– Планета выживет. – Я старался говорить непринужденно. – Если дело зайдет слишком далеко, останется эмиграция. Погрузимся на ковчег.
Он железной хваткой взял меня за руку:
– Будь серьезен. Хоть раз в жизни не уходи от разговора.
Я попытался высвободиться, но у меня ничего не вышло.
– Отпусти мое запястье! – ледяным голосом потребовал я.
– Ответь мне!
– Отпусти! – Наконец я высвободился. – С меня хватит, парень. Я отправляюсь домой. – Я развернул кресло.
– Ты обещал мне три дня.
Я повернулся к выходу из ресторана.
– Больше нисколько.
Он положил ладонь мне на плечо. Был бы я помоложе… Нет, не будь я хотя бы связан по рукам и ногам этим проклятым креслом…