Надежда узника
Шрифт:
– Мы знаем, что вы уже потеряли девять кораблей, – выпалила мисс Трифорт. – Каков предел?
Все-таки она бывает чертовски догадливой.
– Лаура, мы всего лишь воображаем. Это всего лишь предположение.
– Тогда, капитан, давайте вообразим себе допустимый уровень ваших потерь.
– Возможно, он никогда не будет превышен. Разумеется, этот уровень измеряется существенным числом кораблей. – Я поднял руку, удерживая ее от преждевременных возражений. – Допустимый уровень будет превышен лишь в случае нападения огромного
На этот раз общее молчание длилось не меньше минуты. Первым нарушил тишину Зак Хоупвелл:
– Сколько времени будет сохраняться такая неопределенная ситуация?
– Не знаю, – пожал я плечами и устало опустился в кресло, – Наверно, пока не перебьем всех рыб.
– Или они вас.
– Верно.
Зак Хоупвелл прокашлялся. Я ожидал возмущения, но он вдруг спокойно сказал:
– Спасибо.
– Если об этом станет известно, – захрипел я, – то…
– Не беспокойтесь. Мы сохраним этот разговор в тайне.
– Если о нем узнает адмирал Де Марне, то моя карьера оборвется немедленно. Если он потребует доложить содержание этого разговора, то я вынужден буду рассказать ему все без утайки. Правда, он может и не спросить.
– В любом случае, раскрыли бы вы нам карты или нет, мы действовали бы одинаково, – утешил меня Хоупвелл. – Правда, Лаура?
– Разумеется. Рано или поздно флот вернется. Ведь такой лакомый кусочек, как наша планета, так просто не бросают. И тогда торговля возобновится, но уже на наших условиях.
– Это вне моей компетенции, – уклончиво ответил я.
– Возможно, это даже хорошо, что флот уберется восвояси, – продолжала Лаура. – Это в наших интересах. А что касается рыб, то они, похоже, мало интересуются нашей планетой. Как обитатели космического пространства, жить на планете они не могут. Когда флот уйдет, мы выберем собственное правительство…
– Это государственная измена! – выпалил я. – Я не желаю выслушивать подобные разговоры. Надежда является колонией ООН, и отменить этот статус может только Правительство ООН.
– Лаура, – вмешался Зак Хоупвелл, – будь вежливой, не навязывай капитану политических разговоров. Он и без того многим рискует ради нас.
– Хорошо. – Она встала. – Не будем вам надоедать, мистер Сифорт, мы и так отняли у вас много времени. Даем слово, что сохраним наши переговоры в тайне.
Мы пожали друг другу руки.
– Как ваша пневмония? – поинтересовался Хоупвелл.
– Плохо, как видите, – показал я на свою маску. – Но ничего, когда-нибудь она кончится. – Честно говоря, я подозревал, что скорее сам кончусь.
– Вас лечат?
– Вчера был в клинике. Доктор настаивает, чтобы я являлся к нему ежедневно.
– Клиника отсюда далеко, – подала голос Лаура, задержавшись у двери. – Вы полетите туда на вертолете?
– Все
– Возьмите мой вертолет, – предложила она.
– Что вы! Я не могу…
– Возьмите! Мистер Сифорт, вы наш друг, вы так много для нас сделали. Я только сейчас это поняла. Возьмите! Я настаиваю!
– Спасибо. – Я выкарабкался из кресла. – Молите Бога, чтобы рыбы больше не нападали, а с остальным мы как-нибудь справимся.
На этой оптимистической ноте мы расстались.
Отдохнув в кресле, я вызвал Алекса и через несколько минут, опираясь на его плечо, потащился к электромобилю. У выхода из Адмиралтейства плакал Берзель.
– Почему хнычешь, гардемарин? – строго спросил я.
– Простите, сэр, – пролепетал он, вытирая слезы.
– Отвечай!
– Я очень старался, сэр… Не понимаю, почему не получается… Простите, сэр. Пожалуйста…
– Зачем ты заглядывал в конференц-зал?
– Мистер Трапп приказал мне спросить у вас, не желают ли ваши гости перекусить.
Зря я тогда накричал на него. Но он тоже хорош! Чуть что – сразу ревет. Что за гардемарины пошли? Я даже на первом курсе Академии не плакал из-за строгих выговоров начальства. Такое было просто немыслимо. Я тяжко вздохнул и побрел дальше.
Наконец я вполз в электромобиль. Толливер повел его к руинам кафедрального собора. В дороге мне в голову пришла мысль, что, может быть, это даже хорошо, что мы с Анни снова обретем друг друга на этом святом месте, где я перед Богом поклялся любить и уважать Анни Уэллс до гробовой доски. Конечно, ее неверность ранила мою душу так, что никакими словами не выразить, но все это в прошлом. Эдди Босс уже далеко. Я восстановлю разрушенное, выполню свой долг.
Толливер резко тормознул перед очередным завалом:
– Осторожнее, – проворчал я сквозь маску. После откровенной беседы с плантаторами мне было не по себе. Их осведомленность потрясла меня до глубины души. Очевидно, Мантье и его сообщники тоже знают о нас гораздо больше, чем я подозревал. Значит, надо быть с ними крайне осторожным.
За окном электромобиля проносились руины, потом парк, и в этот момент по рации доложили:
– Сэр, докладывает Трапп. Из штаба орбитальной станции только что сообщили о столкновении корабля «Веллингтон» с рыбой.
– Когда это произошло?
– Видимо, несколько минут назад. Рыба вынырнула у самого корпуса «Веллингтона». К счастью, его экипаж находился в полной боеготовности, поэтому им удалось сразу зажарить рыбу лазерами.
– Хорошо. – Вдруг меня кольнула мысль: почему экипаж был в полной боевой готовности? Ведь люди не могут много дней подряд круглосуточно находиться на боевых постах. – Значит, экипаж был готов к встрече?
– Так точно, сэр. Капитан Стирс держит свой экипаж в полной боеготовности с момента нападения рыб на Сентралтаун.