Надежда

Гансовский Север Феликсович

— Но позвольте, ведь Петро не мог прыгнуть сразу со всей семьей?

— Петро и не прыгал, — объяснил Бенсон. — Он приехал в Штаты год назад и две недели жил в эмигрантских бараках за колючей проволокой. Потом их всех нанял один подрядчик на постройку моста. Мост построили, — он остался без работы. И тут его взяла шайка и устроила в порт.

— А вы сами?

— Я тоже от безработицы пошел, — вздохнул Бенсон. — Тут вся штука в том, что от них потом не уйти. Если человек здесь же в городе постарается найти работу, они его разыскивают и убивают. Кто хочет уйти, просто должен тайно

уехать из города. Но ведь работу не везде найдешь. И уехать, если с семьей, без денег не соберешься.

— Но ведь грузчиков очень много! Неужели ничего нельзя сделать?

— У Дзаватини всё хорошо организовано. У него в каждой бригаде есть свой человек. Такому они много платят, а работать он почти и не работает — тоже из преступников. Так вот эти люди следят, чтобы у грузчиков никакой организации не появилось. Как только такой что-нибудь вынюхает, шайка либо искалечит зачинщика, либо просто убьет. Так что все боятся рот раскрыть.

Кларенс вспомнил о четырнадцати убийствах, случившихся в порту только за этот год. Но всё рассказанное Бенсоном было настолько неожиданным, что он не мог еще поверить этому.

В кустах напротив них летали две бабочки, каким-то чудом попавшие сюда, в центр города; солнце пробивалось время от времени сквозь быстро бегущие тучи, и от этого на бетоне аллеи то появлялись, то исчезали резные тени листьев; в дальнем конце сквера слышались крики детей, играющих в мяч. Всё вокруг — мирные предметы и мирные звуки и запахи — было материальным, зримым, ощутимым, а мрачные тайны порта представлялись нереальными. Казалось, что в мире, где есть эти кусты и бабочки, и солнечные лучи, не может быть места ужасам рабского труда, избиений и убийств.

— Ну хорошо, — сказал Кларенс, теряя надежду, — но что же смотрит портовая полиция? Неужели она ничего не знает?

Бенсон горько усмехнулся и сплюнул.

— Да вы что, вчера родились, что ли! Полиция сними вместе работает. Я же вам говорил, если «прыгун» в полицию попадет, она его всё равно передаст шайке. Ведь шайка с ними делится. Когда кого-нибудь убьют, полиция прекращает дело. Только если уж очень шуму много, кого-нибудь арестовывают из подставных лиц, а потом скоро отпускают. Полиция даже помогает Дзаватини вербовать людей з шайку. Они к нему направляют преступников из тюрьмы — убийц, воров.

— Этого не может быть, — сказал Кларенс решительно. — Тут вы ошибаетесь, Бенсон. Или вы преувеличиваете. Я в это не верю.

Он не хотел верить. Все прекрасно знали, что полиция продажна, что она поддерживает содержателей притонов и игорных домов, что она часто намеренно направляет общественное внимание по ложному следу, когда речь идет о делах, где затрагиваются интересы влиятельных лиц. Но не до такой степени. Не так, чтобы покровительствовать системе, при которой шайка бандитов держала бы в рабстве сотни людей.

— Не верите, — повторил Бенсон. — А что выскажете на то, что в других местах еще хуже? Говорят, в Нью-Йорке бандиты контролируют десятки тысяч портовых рабочих. Только на западном побережье есть независимые профсоюзы.

— Ну хорошо. А если человек пойдет и прямо заявит в полицию? При всех. Открыто.

— Тогда из полиции сразу позвонят к бандитам,

и, когда этот человек пойдет домой, его тут же пристукнут, Сам Мак-Графи и позвонит… Это у них сыщик.

Кларенс покачал головой.

— А профсоюз? — спросил он.

Бенсон махнул рукой.

— Наше профсоюзное руководство — те же гангстеры. К нам из других профсоюзов посылали двоих ребят. Одного бандиты убили, а другого арестовала полиция. Доказали, что он «красный».

— Так что же тогда делать? — сказал Кларенс растерянно.

Бенсон сжал кулаки.

— У меня на вашу газету надежда. Вашего хозяина-то они не запугают. Он сильнее их. Раз вы напечатали такую статью, — значит, он и дальше пойдет.

После этого Бенсон принялся рассказывать об убийстве Каталони.

— Я же сам при этом был, можно сказать. Меня совесть, знаете, как мучает. Я помочь ему мог, но испугался. — Он тыльной стороной руки вытер лицо. — Как вспомню, так прямо слезы на глазах.

— Как же его убили?

— Мы с ним шли вдвоем из агентства на 26-й причал. Вдруг видим, — впереди трое стоят. Я сразу понял, что дело нечисто. Говорю: «Пойдем назад». Повернулись, а сзади еще трое. И Обезьяна с ними. Петро мне говорит: «Не уходи, Майк». Он смелый был, но испугался. Я отвечаю: «Не уйду». Он вытащил свой нож и повернулся к Обезьяне: «Ну давай». Обезьяна засмеялся. Тут один из них выскочил вперед. Маленький такой. Он раньше чемпионом по боксу был, в весе мухи. Он и схватил Петро за руку. Тут и все на него набросились. Схватили и держат. Обезьяна мне и говорит: «Уходи, Бенсон, ты ничего не видел». Я стою. Растерялся. Обезьяна опять ко мне: «Уходи, Бенсон. У тебя ведь дочка есть. Ты ее любишь». И подтолкнул меня. Я иду и плачу. Мне бы кинуться — закричать… Но всё равно никто не помог бы, А сзади Петро только что-то крикнул по-итальянски. Я несколько ночей потом не спал. Не могу простить себе…

— А кто это Обезьяна? — спросил Кларенс.

— Помощник Дзаватини. Он в порту всеми делами заправляет. Крупный такой, широкоплечий. Ходит всегда в комбинезоне.

— Так это Боер! — вскричал в ужасе репортер.

— Боер? — грузчик задумался. — Да, кажется, это его фамилия. Мы его все Обезьяной зовем. У него руки чуть ли не до колен. Может человеку кости переломать — такая у него сила. А вы его знаете?

Кларенс молчал, пораженный. Так вот кто убийца Каталони! Боер, с его тихим голосом, вежливый и скромный. Боер, которого он считал образцом преуспевающего американского рабочего.

Ему сделалось жарко, и он вытер пот со лба. Теперь стала понятна навязчивая вежливость этого гиганта. Отвращение и ненависть охватили Кларенса при воспоминании о том, как он расхваливал Боера Люси. Как подло, как глупо он был обманут!

— Ну ладно, — репортер повернулся к Бенсону. — Сейчас мы сделаем вот что. — Он был полон гнева и решимости. Не могло быть, не должно быть, чтобы в его городе, в его родной стране совершались такие вещи. Порядок и закон еще действуют. — Мы пойдем в редакцию, там вы при свидетелях расскажете всё, что говорили сейчас, а я запишу. И всё это пойдет прямо в завтрашний номер. А когда это будет в газете, они уже не осмелятся никого тронуть.