Надгробие для живых

Черненко Никита

— Пусть императрица решит его судьбу!

Я посмотрел на царское ложе, на Октавиана с его озлобленным взглядом, и на Сару.

— Сэм, не глупи, — шепнул Джон.

— Пусть. Решает. Императрица, — повторил я. Октавиан перевёл взгляд в бок, Сара встала с места с покрасневшими глазами. Чуть повременив, она подняла ладонь кверху, и толпа зааплодировала. Я лишь молча кивнул, поднял хромающего Джона и потащил на своём плече к выходу.

— С тебя должок. Я хочу целый ящик того мяса в банках.

— Откуда ты знал, что это сработает?

— Доктора мог

пощадить Октавиан, но не дал. Я и не знал: просто надеялся на удачу.

— Ну, сухожилия ты удачно перерубил. Так бы, может, и не выжил.

— Потом повторим. Сейчас надо кровь остановить.

— Было бы неплохо… пхе. И хирург бы мне не помешал. Как думаешь, тут есть такие?

— Найдём.

Я пришёл на арену с мыслью, что все смерти, каждая загубленная Октавианом жизнь, будет в итоге лишним поводом уничтожить Рим. Каждая капля крови на моих руках — это огромное проклятье и жертва ради мира, где люди не убивают других для забавы. Мира, который Октавиан никогда не увидит. Я это ему гарантирую.

И теперь есть новый повод. Он заставил меня драться против моего товарища, ему это казалось забавным!

Хирург здесь действительно был: личный врач Октавиана, отправленный излечить гладиатора. Почти вслед за ним вошла Сара.

— За этим он и увёл тебя? Сделать императрицей? — у меня непроизвольно скривились губы при виде её одежды и кольца на руке. Интересно, с чьего оно трупа?

— Не делай такой вид, будто я согласилась по своей воле. Как Джон?

— Порезал мне ногу, засранец, а в остальном я жив, здоров. Готов к следующему раунду!

— Слава богу…

— Какому из?

— Хватит! Не говори это всё таким обвинительным тоном! Он убил бы меня и вас заодно, откажись я от его предложения!

— Хватит спорить, — сказал Джон. — Лучше думайте, как это можно использовать. Сара, не делай глупости: нельзя просто придушить Августа во сне, стража вряд ли спит по ночам в полном составе. Кстати о страже, как ты одна сюда пришла?

— За мной ходит три телохранителя, но они боятся, что я могу их казнить, ослушайся они моего приказа.

— Отлично, значит ты можешь спокойно ходить по всей пещере.

— Не совсем. Оружейная закрыта для меня под угрозой смерти всей страже.

— Так это же охренительно всё упростит!

— Если кто-то ослушается приказа императора, а иначе — ни разу.

— Можешь сообразить что-то вроде карты пещеры?

— Могу. Вам насколько срочно?

— Чем быстрее, тем лучше. От этого зависит дальнейшее развитие плана.

— Поняла.

— Госпожа, вы в порядке?

— Госпожа? — усмехнулся Джон.

— Им так нравится. Будет вам карта. Поправляйся, Джон… кстати, чуть не забыла. Сэм, ты в финале.

— В смысле?

— Октавиан решил, что нечего переводить на тебя других участников: все и так убедились, что ты силён. Через неделю ты будешь драться в финале, и боёв в это время не будет.

— Слышал? — я обратился к Джону. — Бои кончились.

— Ты ногу мне порезал, а не уши.

День 139

Завтра

финал боёв, и завтра же мы все выберемся из этой пещеры.

Так как я перерезал Джону сухожилия в последнем бою, тренироваться приходилось в одиночку. Пока я был занят мыслями о финале, Сара успела нарисовать для нас карту всей пещеры. Очевидно, они были искусственными, возможно, в прошлом здесь и впрямь были шахты или чего ещё, но сути это не меняло. Оружейная, как и ожидалось, нашлась рядом с казармами стражи, чтобы они всегда могли вооружиться при начале бунта, а библиотека и вовсе чуть ли уходила в покои императора, что открывало неожиданно много вариантов. Что же насчёт выхода, то тут всё сложнее: оборону они явно продумали заранее. Ещё здесь были кузни, зверинец, где, по слухам, держали одного единственного хищника, кухни, бани, и другие комнаты, не особо важные и уходящие намного дальше в пещеры. Хорошо было бы знать, что именно за хищника они поймали, но Сара узнавать не пошла.

За день до финала император снова позвал меня в библиотеку. Ему, кажется, это в каком-то смысле нравилось.

— Оставьте нас, — с уверенностью сказал Октавиан, будто желая, чтобы я придушил его. С протезом это можно сделать запросто.

Но я не убью его. Не сейчас. Нужно держаться плана.

— Должен признаться, я впечатлён. Никогда не думал, что человек способен так яростно сражаться против своих же граждан. Кем ты был у себя на родине?

— Охотником, — выждав паузу, ответил я. Октавиан скривил рот.

— Охотники не убивают людей так искусно.

— Мне показать обратное? — по лицу Августа пробежала судорога, остановившись на уровне бровей.

— Ты смел, варвар. Смел, но не глуп. Я знаю, что тебе под силу убить меня, однако же…

— Зачем вы делаете это?

— Ты перебил императора.

— Ответьте: зачем вы делаете это?

— Что делаю?

— Всё. Строите из себя правителя, управляете этими сумасшедшими, не каждый из которых даже говорить умеет, устраиваете бои потехи ради, и не ставите жизнь человека как ценность. Вы хоть понимаете, что это вы здесь варвары?

Он посмотрел сквозь меня, затем сел и опёрся рукой в голову.

— Знаешь, сколько их здесь?

— Я…

— Шестьсот двадцать семь. Как в приличном городе, да? Шестьсот с лишним бездомных, убогих, избитых самой судьбой людей, многие из которых на грани превращения в зверя. Более семидесяти из них пришли сюда сумасшедшими, ещё больше — подавленными, разбитыми из-за утраты своего первого дома. Воины и земледельцы, с оружием или без него: здесь в большинстве своём жертвы войны, не сумевшие пережить её без ущерба для сознания. Война, идущая давно, будто возрождённый из векового сна труп старой войны. Я спрашивал себя, зачем они продолжают сражаться, и пришёл к выводу. Даже когда люди пережили катастрофу, они продолжают оставаться собой. Ты спросил, зачем? Потому что иначе эти люди убьют намного больше, и умрут намного быстрее. Человек или ведомый, или лидер, среди них лидеров не было. И тогда пришёл я, чтобы взять их под контроль.