Надлом
Шрифт:
случай, а не постоянный поток "жизни". И откуда бы ей знать? По словам Хая, они не многое знают
о подростках, за исключением тех, что на стороне Ада, но и те будут «подключены».
Моя мама вытягивает руки на столе перед собой.
— Это избавит ее от зависимости раз и навсегда. Если будет способ не навредить мне, она
справится. Она настолько человечна, она так любит меня. Ты бы видел это, Люк. — Она подпирает
рукой подбородок. — Она может взять под контроль
жила с этой ношей. И она будет свободна, если мы сможем победить зависимость.
Но у нас не получилось, точнее у меня. Я касаюсь ее лица на экране.
Она продолжает, ее глаза полны надежды.
— И еще, Люк. Если мне удастся избавить ее от этого, если я смогу доказать это, она будет
спасена от Тамплиеров. Навсегда. И... — Ее голос дрожит. — Мы сможем вернуться домой.
Домой. К Тамплиерам и Люку. Она ждала этого всю мою жизнь. Вернуться домой, сбежать из
самовольного заточения. Вот чем она пожертвовала ради меня.
— Я не скажу тебе, кто тот человек, и не буду неделю звонить тебе, иначе ты поймешь, что я
задумала. — Она быстро улыбается. — Ты, наверное, с ума сходил последние несколько недель. Я не
слушала голосовые сообщения — боялась, что ты попытаешься отговорить меня.
— Я знаю, что делаю. Она любит меня, Люк. Очень. Она никогда не навредит мне. Но... если
это случится, — она безжизненно смотрит в камеру, и я вижу, как слезы блестят в ее глазах,— найди
ее. Найди мою малышку, скажи ей, как я люблю ее. Скажи, что мне жаль.
Моя малышка, не эксперимент.
Она выдохнула. Ее лицо приобрело такое нежное выражение, которого я никогда не видела.
— Я люблю тебя, Люк, прости. Все могло бы сложиться для нас иначе, но я ни о чем не
жалею, не могу. Ты всегда был моим лучшим другом, моей опорой, и мы еще увидимся, Люк. Я...
Люк дотягивается до ноутбука и захлопывает его. Он молчит несколько минут. А потом
хрипло говорит:
— Не возражаешь, если я оставлю это только для себя?
Я киваю.
Я знаю, мне не стоит спрашивать об этом, но не могу удержаться.
Этот мужчина — величайший секрет моей матери, а это многое значит.
— Почему вы с ней никогда?.. — Я позволяю фразе повиснуть в воздухе, но он понимает, о
чем я.
— Она не позволяла мне. Это значило бы уйти от Тамплиеров. Она сказала, что не может
присоединиться ко мне, не оставив тебя. Она не хотела вынуждать меня уходить из-за нее. — Он
фыркает. — Вынуждать, — повторяет он, качая головой, а затем смотрит на меня. — Она такая
упрямая. — Он переводит
кроме тебя.
Даже его. Я не говорю это, он знает это лучше меня.
— Я все равно увижу ее. Однажды.
После этого мы выходим из душного фургона на улицу, продолжая разговаривать. Люк
рассказывает мне о том, как росла моя мама, а я о том, как она воспитывала меня. Мы сравниваем
одни и те же истории с разных сторон, от чего постоянно улыбаемся.
Он изображает маму такой, какой я никогда ее не видела, но всегда догадывалась. В его
историях она была веселой, беззаботной и озорной. Она была мастером розыгрышей, о которых
потом ходили легенды. И только Люк знал, что их устраивала моя мама.
Мне сложно представить маму такой молодой и беззаботной, и то, как она изменилась из-за
меня. Ей было всего девятнадцать, когда я родилась.
— Это не ты, Меда. — Люк будто читает мои мысли. — Не ты сделала ее такой. — Если и
винить кого-то, так твоего отца и демонов, которые затащили ее в... — Он запинается и говорит не
то, что собирался: — Забрали. Но даже если бы этого не случилось, Меда, она бы не осталась той
девчонкой. изнь всех меняет. Мы взрослеем. — На его лице мелькает улыбка. — Но я не знаю ни
одного сорокалетнего человека, который бы разыгрывал своих друзей, и не важно, насколько легкой
была его жизнь.
Я выдыхаю и меняю тему.
— Иногда... — Мне не хочется говорить об этом, но только Люк может понять меня. —
Иногда я забываю, как она выглядит. Не могу описать ее. Воспоминания исчезают, стираются. А я
просто хочу сохранить их, как историю в книге, которую можно перечитывать и перечитывать. Я до
сих пор люблю ее, но иногда даже не могу представить ее улыбки.
К моему удивлению, он не выглядит напуганным — скорее задумчивым.
— Это естественно. Воспоминания уходят, чтобы другие заняли их место. Твоя мама не
хотела бы, чтобы ты жила прошлом. — На его губах мелькает улыбка. — Я пытаюсь помнить все. Я
помню то, что важно мне. Наше первое «Я люблю тебя» и наш первый поцелуй. — Его глаза сияют.
Он улыбается. — Особенно наш первый поцелуй.
Затем он глубоко вдыхает, глядя в землю, пока мы прогуливаемся по улице.
— Но я также помню и то, что совсем не нужно мне. Не помню, когда это было. Мы лежали
на траве, обсыхая после того, как наплавались. Мы делали это сотни раз. Это был самый обычный