Надо помочь Ральфу

Исхизов Михаил Давыдович

– Рад видеть тебя, – Серваторий доброжелательно покачал головой и улыбнулся. А у Максима, от этой приятной улыбки, между лопаток побежали маленькие, колючие «мурашки». Они быстро перебрались с лопаток на шею, оттуда поспешили к голове и там замерли. Неприятное ощущение стало постепенно затихать.

«Не отводи глаз, молодой воин, – жрец молчал, не открывал рта, но Максим слышал его голос, успокаивающий, приятный доверительный. – Смотри мне в глаза, молодой воин, и ты узнаешь многое, что ранее было для тебя тайной, и многое поймешь… – неприятное ощущение исчезло окончательно, Максиму почувствовал: ему очень важно услышать, что скажет жрец, какие тайны он откроет. – Ведь ты сюда пришел именно за тем, чтобы встретиться со мной и познать истину.

Ты познаешь ее…»

Никогда, никто не говорил с Максимом, так откровенно, так доверительно… Максим, не отрываясь, смотрел в бесконечную глубину глаз жреца. Это, само по себе, было прекрасно. И ждал, что тот скажет... Ждать было нетрудно, даже приятно. Умудренный жизнью жрец был умным и очень добрым человеком. Такого можно слушать бесконечно. Захотелось сделать для него что-нибудь хорошее, порадовать его…

«Но я пришел сюда не один, – вдруг вспомнилось Максиму. – Где же остальные?» – Он с трудом оторвал взгляд от притягивающих и пронзительных глаз жреца… Обернулся. Гарнет и Бригсен, с секирами наизготовку, охраняли Эмилия. А тот застыл. Дракон приоткрыл зубастый рот, а большие его глаза были неподвижными и пустыми. – Идиот-идиотом, – отметил Максим. – Что-то с ним случилось нехорошее. Наверно какая-то местная болезнь. А жрецы ведь много знают, о всяких напастях, надо его попросить, чтобы помог вылечить Эмильку.

«Смотри мне в глаза, это очень важно для тебя, и для всех твоих друзей, – продолжал приятный, убедительный голос, и Максим снова уставился в притягивающие, своей чистотой и мудростью, бездонные глаза. – От этого зависит будущее. Слушай и запоминай все, что я тебе сейчас скажу, ибо это не просто слова, это мысли выстраданные Мудрейшим и Добрейшим Мухугуком, за тысячелетия размышлений и страданий… Смотри мне в глаза, слушай меня и ты постигнешь истину! А разве в жизни каждого из нас есть что-то важней истины?»

«Важней истины ничего нет, – Максим это всегда понимал, – И, сейчас, она может открыться перед ним, величественная и прекрасная».

– Смотри мне в глаза и внимательно слушай… – в который раз, настойчиво, произнес Серваторий.

«Он меня гипнотизирует! – вдруг сообразил Максим. – Ну, точно – гипнотизирует… Вот собака! Доброжелатель хренов! Это же он Эмильку обработал, а сейчас взялся за меня… Что-то важное обещает сказать… Истину!.. Змеюка подколодная! Колдун! В глаза ему смотри… Дон сколько раз говорил, что нельзя смотреть колдуну в глаза. Охмурит так, что родную маму забудешь. Надо смотреть мимо, в переносицу. Тогда похоже, что смотришь в глаза, но гипноз не действует. Ну-у-у!.. Пропади он пропадом!.. Как привязал, не оторваться… Ну-у-у!.. – Максим еще раз мысленно рванулся и сумел, все-таки, вынырнуть из бездонных глаз жреца. Как стокилограммовую штангу поднял… – А ведь получилось! – Максим вытер выступивший на лбу пот. – Т-а-а-ак… Врезать бы сейчас, как следует, колдуну по мордасам, так рука на старика по-прежнему не поднималась… Ладно, обойдется… А голос колдуна все еще зудит в голове, зудит как нахальная муха… Что-то еще надо сделать?.. О чем-то дон Педро Педрович упреждал?.. У них там, в Мозамбике, колдунов полно, каким-то «взумду» охмуряют людей, или «вузду»… – Максим забыл, как дон Педро Педрович называл эту заморочку. – Превращают аборигенов в полумертвых зомби… Чтобы нарушить охмурение, надо доказать, что ты живой. Кровь! – вспомнил Максим наставления дона. – Надо прикусить нижнюю губу до крови и сплюнуть два раза: справа от себя, и слева. Дон говорил: «железная защита…» Прикусить до крови и непременно сплюнуть: сначала справа, потом слева…»

«Мы – единомышленники, – по-прежнему проникал, просачивался к Максиму приятный убаюкивающий голос. – У нас одна цель – сохранить мир, внедрить демократию и сделать всех счастливыми… Слушай меня внимательно, молодой воин, и я помогу тебе постигнуть истину…»

Максим понимал, куда его уводит жрец, но ему все еще хотелось слушать этот приятный голос… хотелось познать истину, пропади она пропадом… – «Нет! –

пытался он выбраться из этого дурацкого состояния. – Он охмуряет! Нельзя становиться зомби! Я живой! Надо доказать! – и опять вспомнил. – Нужна горячая кровь! – Максим опять рванулся из плена вяжущих его волю слов… – Будет тебе кровь! – Он захватил краешек нижней губы зубами… – Больно… А куда деваться?!» – Прикусил, как велел дон, до крови. Максим и не предполагал, что это будет так больно. Из прокушенной губы опустилась на подбородок первая капля, вторая… и сразу, будто, что-то оборвалось, убаюкивающий, приятный голос стал отдаляться, затихать… Максиму показалось, что он лишается чего-то очень важного, теряет самое главное, к чему стремился многие годы… Но это длилось всего лишь мгновение. А затем, в голове стало тихо и спокойно… Будто открылось широкое окно и весь чад выдуло свежим ветром. Максим понял, что спасся. Старик чуть не загипнотизировал. Еще немного, и он превратился бы в послушного идиота, беспрекословно выполнял бы все приказы жреца… Спасибо Дону! Выручил ушлый колонизатор. Но ведь это еще не все, – вспомнил Максим: – нужна защита! – Он слизнул языком кровь, что сочилась из надкушенной губы, сплюнул справа, сплюнул слева… – Теперь, кажется все…

Максим осторожно покосился на жреца… Ничего особенного не почувствовал. Присмотрелся как следует: да, пристальные глаза, да черные… Но никакой особой глубины, как ему ранее казалось, и никакой силы. Пристальный взгляд жреца больше не действовал на Максима. «Вот так, – вспомнил он, – факир был пьян и фокус не удался». Приехали, вылезай из тарантаса и топай пешком в свой старый фигвам! Здесь твои «взумдумы» не проходит. Можешь теперь пялиться, сколько влезет.

Максим утер кровь с губы, уверенно и, даже, в какой-то мере, нахально посмотрел на жреца. Имел на это полное право.

Жрец понял, что потерпел неудачу, и перестал обволакивать взглядом молодого воина. С той памятной поры, когда он стал Посвященным, такое случилось у Серватория впервые. И непонятно, отчего (Серваторий, естественно, не мог знать, что Максима обучал дон Педро Педрович, потомственный португальский колонизатор, постигший многие виды самообороны у мудрых аборигенов Мозамбика). Но если не сумел покорить юношу взглядом, значит, есть для этого серьезная причина. И второй раз, пока, пробовать не стоит. Надо как-то по-другому… Посвященные знали многое и многое умели. Было из чего выбирать.

– Ты, оказывается, сильней, чем я думал, – Серваторий был не из тех, кого могла смутить неудача, он смотрел на Максима по-прежнему пристально и доброжелательно. – Значит, тебе непременно следует занять место среди нас.

Мухугук с портрета, что висел на груди жреца, с интересом разглядывал Максима. Тоже пытался понять, что из себя представляет этот парень, сумеет его уговорить Серваторий, или не сумеет?

– Хотел взять меня силой? – Максим сейчас чувствовал себя в полной безопасности. – Сделать из меня покорного слугу?

– Что ты, Максим, зачем же так… Не покорного слугу, а единомышленника и соратника, – Серваторий говорил уверенно и убедительно. – Если бы я знал, что ты так силен, я бы поступил по-иному, – это прозвучало тоже убедительно. – Ты сильный человек, твое место среди сторонников Мухугука Великодушного и Беспощадного, покровителя демократов всего мира. Для нас нет своих и чужих, мы призываем всех, вступить в наши ряды.

Из прокушенной губы Максима сочилась кровь, и он помнил, что жрецу верить нельзя.

– Твой Прокотий считает всех нас чужими, – напомнил Максим. – Дать ему волю, он бы нас до смерти запытал.

– Прокотии приходят и уходят. А ты для нас не чужой, – Серваторий произнес это уверенно, будто знал что-то особенное, о Максиме. – Тебя осеняют Благодатные и Грозные рога Мухугука, значит, идти тебе следует, по пути, намеченному Трехрогим.

– Я ничего такого не чувствую.

– Ты можешь этого и не знать… А я Посвящен Трехрогим, Всеслышащим, Всевидящим и Всезнающим, в многое, что случиться в будущем.