Надо помочь Ральфу
Шрифт:
Бригсен был потрясен. Такого он себе представить не мог. Потрясение свое, а также восхищение ошеломительными действиями Максима, он выразил, со всей возможной юниору эмоциональностью:
– Так это же… е-мое!.. – заявил Бригсен. Подумал и добавил: – Ну, ни хрена! Зашибиться можно!.. – И заключил практичным: – Такое на стадион надо тащить! Народ будет балдеть. Реально… – Изложив таким образом переполнявший его восторг, юниор застыл, и не сводил восхищенного взгляда с Максима.
Гарнет, который тоже восхитился тем, как Максим расправился с кикивардами, довольно ухмыльнулся, но о восхищении своем сообщать не стал. Даже высказал претензию:
– Чего это ты, Максим? Мы так не договаривались. Все сам да сам. Зачем, по-твоему,
Но более всего действия Максима понравились Мухугуку, Мудрому и Беспощадному. Он ведь мыслил совершенно в других масштабах и в других категориях. Трехрогий, конечно, ничего не сказал, поскольку присутствовал здесь только в виде изображений, но все три Мухугука, на портретах, не скрывали своего восхищения действиями Максима. Могущественный и Хитрейший Мухугук никогда не бывал в Мозамбике и «Карусель» видел впервые. Со свойственной ему мудростью, Трехрогий оценил ее, и нашел «Карусели» место в светлом будущем, которое ждало кикивардов.
* * *
Шашлык был удивительно хорош, в меру мягок, в меру сочен и, что чрезвычайно важно для кочевников-кикивардов, пах степным многотравьем. Ачил Круглый знал свое дело и Серваторий держал его при себе уже второй год. Но жрец оставил в покое восхитительный шашлык. Он с интересом наблюдал за тем, как Максим разделался с вооруженными кикивардами. Это были сильные и умелые бойцы, а молодой воин разметал их, словно краснохвостый скрейг неразумных щенков безродных собак… Серваторий знал, что ничего в мире не происходит без воли Мухугука, Великого, Могущественного, Всезнающего и Беспощадного. Со свойственной Посвященному проницательностью, он сразу понял, что сам Трехрогий покровительствует молодому воину. Проницательнейший и Мудрейший привел этого человека сюда и позволил ему показать свою доблесть, чтобы Серваторий смог убедиться в достоинствах его, приблизил и направил на путь истинный.
* * *
Эмилий, естественно, был доволен тем, что они снова свободны и могут выполнять поручение их светлости. Но, в то же время, он очень переживал из-за опрометчивого поступка Максима. Нельзя же так… Надо было договориться с кикивардами, обсудить все недоразумения и мирно разойтись, как это положено в цивилизованном мире. В крайнем случае, каким-то образом, продемонстрировать свое могущество. Конечно, в виде исключения, можно было дать пару оплеух полулысому. Этот, действительно, слишком агрессивен. Он бы и успокоился. А за что пострадали все остальные? Максим поступил с ними жестоко, грубо и безответственно. Расправился с беззащитными, нарушил их священное право на неприкосновенность личности… А одному даже нос разбил. Вид избитых кикивардов действовал на дракона угнетающе.
Как потомственный пацифист, интеллигент и профессиональный библиотекарь, Эмилий посчитал необходимым принести пострадавшим свои извинения. Не избитым, конечно, с ними ему, несмотря на то, что Максим привел этих кикивардов в состояние пассивное, общаться не хотелось. Особенно с полулысым, который и сейчас смотрел на гостей скрейгом. Эмилий решил обратиться к руководителю кикивардов, который производил самое приятное впечатление. Он подошел к Серваторию, с достоинством поклонился, пожал плечиками и красноречиво развел руками: «Так уж, мол, получилось, но мы в этом не виноваты…» Жрец с интересом посмотрел на дракона, ждал, что тот скажет.
– Прошу прощения, уважаемый ран, – Эмилий еще раз вежливо поклонился, – не знаю, в каком жреческом ранге ран находится… Дело в том, что мы сейчас выполняем важное поручение их светлости герцога Ральфа. Но произошло недоразумение: нас всех, насколько я понял, хотели обратить в рабство. Ран жрец был занят и не слышал нашего разговора. Но ведь рабство, это неприятный и непозволительный пережиток прошлого. Сейчас вся общественность борется против этого позорного явления. Кроме
– Да, да, – добродушно и с немалой долей неподдельной грусти подтвердил Серваторий, – к сожалению, все именно так и произошло…
Только теперь Эмилий увидел, какие у жреца красивые и выразительные глаза: большие, черные со вспыхивающими яркими искорками. Глаза мудреца, учителя, добрейшего человека, полного любви к окружающему миру. Эмилию захотелось, бесконечно смотреть в эти удивительные глаза и поведать мудрецу, что ни он, лично, ни его спутники, против кикивардов ничего не имеют… И поинтересоваться, как уважаемый ран жрец относиться к международному движению пацифистов?.. Человек с такими глазами, непременно должен быть чрезвычайно миролюбивым…
Однако ничего такого сказать Эмилий не успел, ибо оказалось, что заварушка еще не закончилась. На этот раз мир и спокойствие в «Кривой тоске» нарушил мастер по изготовлению шашлыков, представитель самой миролюбивой профессии Ачил Круглый.
* * *
«Карусель», в исполнении Максима, физически, обошла шашлычника, а морального воздействия на него, как выяснилось, не оказала. И, несмотря на то, что он был здесь представителем самой мирной профессии, мастер мангала повел себя совершенно неподобающим образом. Максим еще и отдышаться не успел, после изнурительной «Карусели», а этот специалист в области обслуживания посетителей столовых и любителей пикников, подхватил из мангала два недожаренных шашлыка и, грозно выставив стальные острия шампуров, с противным визгом: «Шаррам-машшаррам!» бросился к Максиму. И вовсе не для того, чтобы угостить победителя. Коварный работник общественного питания хотел пронзить этими длинными стальными шампурами, ничего не подозревающего победителя. И пронзил бы. К счастью, вмешался Гарнет. Он исхитрился мгновенно выхватить из-за пояса секиру и метнуть ее. Не более двух секунд требовалось повару, чтобы вонзить в Максима раскаленные шампуры. Секира, запущенная гномом, управилась в секунду. Обух ударил злого повара в плечо, и там что-то хрустнуло. Хруста этого, конечно, никто не услышал, но по тому, как жалобно взвопил коварный Ачил Круглый, как бросил оба шампура, и ухватился левой рукой за правое плечо, можно было понять, что хрустнуло как следует и там, где надо. Сам виноват, нечего было бросаться на человека.
Гарнет тут же подбежал, подобрал секиру и предупреждающе, сердито, посмотрел на остальных кикивардов. Не попытается ли кто-то из них повторить глупый поступок повара? Бригсен тоже изготовился, а Максим поднял один из шампуров… В умелых руках – шампур неплохое оружие. Но никто из кикивардов не вскакивал, не кричал «машшаррам» и не бросался на Максима. Безрассудный поступок неуравновешенного шашлычника и, главное, финал этого поступка, их не вдохновил.
Однако, пускать дело на самотек было нельзя. Кикиварды были опасными противниками. Пока они не опомнились, следовало установить окончательный порядок.
– Сидеть тихо! – Максим грозно взмахнул шампуром. – Кто пикнет – проколю насквозь.
Никто из кикивардов не знал, что означает слово «пикнуть». Да и Максим тоже не знал. Просто так выговорилось, неожиданно для него самого. Но по тому, как после этих его слов, не только воины, но и жрецы, втянули головы в плечи и опустили руки, следовало считать, что поняли. Ни один не пикнул. Ни отчаянные рубаки, ни, тем более, умные жрецы. Никто не хотел умирать проколотый шампуром, на котором еще телепались остатки шашлыка. Максим даже подумал, «А может стоит ввести такой способ: изучения иностранного языка в стрессовой ситуации»… Но далее этого думать не стал, некогда было отвлекаться.