Надрез
Шрифт:
На мгновение Лиз закрывает глаза и жадно вдыхает сырой воздух. Ветер треплет ее рыжие кудри, кончики завитков едва касаются плеч. Волосы у нее торчат во все стороны, упрямо топорщатся, словно утром, едва проснувшись, она закрепила их лаком. Упорядоченный хаос. Она наслаждается прохладным ветерком. В баре было жарко и душно, там все провонялось. В последнее время Лиз обращает внимание на запахи, которые раньше не замечала: пот, дешевые дезодоранты, застоявшийся табачный дым, кисловатая нотка кофе в дыхании. Запах посторонних людей преследует ее, и она ничего
Невольно она думает о Габриэле, о том, как замечательно пахнет его кожа, хотя он и не пользуется туалетной водой, которую она ему подарила, – впрочем, он вообще не пользуется туалетной водой. Она чувствует, как начинает возбуждаться, и торопится отогнать от себя эту мысль, отбросить разочарование от последнего телефонного разговора с ним.
Лиз оглядывается, смотрит на кафе. Через застекленные окна просматривается барная стойка, и Лиз кажется, что она видит в толпе мясистые щеки Буга и каштановую копну его волос. Мистер Новости. Она переходит в рабочий режим. «Интереснейшие истории всегда подстерегают тебя там, где ты их не ждешь, – думает она. – Например, поздним вечером в мужском туалете».
Там омерзительно воняло мочой, но, в отличие от переполненной дамской уборной, было безлюдно. Отвращение – вещь относительная. А ее желание сходить в туалет – абсолютная. Не в последнюю очередь из-за ее состояния. Когда Лиз распахнула дверь в мужской туалет, одна фифочка из очереди посмотрела на нее, как на полоумную. Лиз был знаком этот взгляд. Она ненавидела такие взгляды. Именно так на нее смотрела мать и младшая сестра, красотка Шарлотта. С точки зрения матери, Лиз всегда все делала неправильно, в отличие от Шарлотты. И когда сестра вышла замуж за английского титулованного богача и начала щеголять в модных шляпках, приходя поглазеть на скачки на ипподроме «Аскот», все стало еще хуже.
Лиз зашла в мужской туалет, призывая чуму на голову мерзкой фифочки, – ну, если не чуму, то хотя бы пусть помучается от столь же невыносимо переполненного мочевого пузыря. В это трудно было поверить, но уже сейчас в ее животе становилось все меньше места.
Дверь уборной захлопнулась за ее спиной, превратив гам забегаловки в тихий гомон. Окинув взглядом выкрашенные в грязно-желтый цвет стены, Лиз выбрала кабинку почище и заперлась там.
Вскоре шум опять стал громче – кто-то вошел в туалет. Она сразу узнала Буга по голосу, грязной пеной взметнувшемуся над волной галдежа. Очевидно, ему нужно было тихое место, чтобы поговорить по телефону.
– Я не понимаю, – говорил Буг. – Мы не так договаривались, Вико.
«Вико?» Лиз навострила уши и затаила дыхание. Вико – наверное, это Виктор фон Браунсфельд, владелец медиахолдинга БМС, куда входил и канал TV2.
– Нет-нет. Я не жалуюсь, – поспешно добавил Буг. – Конечно, это прогресс, мне это ясно, но как директор канала я мог бы поспособствовать дальнейшему развитию…
Лиз удивленно распахнула глаза. Буг – и директор канала?
– Какие сроки? – уточнил Буг.
Какое-то время было тихо.
– Да,
«Бомба? – подумала Лиз. – Наверное, он говорит о какой-то новой передаче. Точно будет какая-нибудь низость».
– Что? – переспросил Буг. – А-а, эта. Да-да, знаю. Отличная документалка получилась. Я над этим работаю, она уже предложила мне новый фильм.
Лиз презрительно ухмыльнулась. Видимо, Буг говорил о ней. Около года назад ей удалось совершить маленькое чудо: она сняла трехсерийный документальный фильм о Викторе фон Браунсфельде, одном из богатейших людей страны, последние десятилетия избегавшем внимания прессы.
– Нет, в этом я должен вас разочаровать, – говорил тем временем Буг. – Постоянное место работы – это не в ее стиле, она просто не хочет. Предпочитает работать фрилансером.
«Неудивительно, придурок, – подумала Лиз. – С таким шефом работать…»
– Да-да. Я знаю, она хороша. Не волнуйтесь, я попытаюсь завлечь ее как-нибудь иначе.
Лиз подняла брови.
– Да, понятно. Тогда завтра увидимся и уладим формальности. Доброй ночи. – Буг повесил трубку и шумно вздохнул. – Вот сучка. Так он ее еще на «Carpe Noctem» [2] пригласит… Похоже, на славу ему отсосала, вот старик мозгами и тронулся…
Лиз и бровью не повела. Удар ниже пояса – как же это в духе Буга! Но что он имел в виду, говоря о «Carpe Noctem»?
2
Лови ночь (лат.).
Со стороны писсуаров послышался громкий плеск, и Лиз представила, какое выражение приобретет лицо Буга, если она сейчас выйдет из кабинки и вежливо поздоровается.
Даже теперь, стоя на улице, при мысли об этом Лиз улыбается. Глубоко вздыхая, она еще раз прокручивает в голове телефонный разговор Буга и ловит себя на том, что уже пытается связать все это в единый сюжет. Не потому, что всерьез считает, будто сможет провести журналистское расследование, скорее по привычке – и из любопытства.
Лиз любопытна с самого детства. С точки зрения матери, любопытство пусть и было сугубо женским качеством, но Лиз интересовало что-то не то. Лиз была как ее волосы. Упрямой и непослушной. Ей не хватало красоты, чтобы стать моделью, элегантности для карьеры танцовщицы и сноровки в быту для того, чтобы удачно выйти замуж.
Когда Лиз было девять лет, ее отец, доктор Вальтер Андерс, прокурор федеральной земли Берлин, застукал дочку в своем кабинете. Лиз просматривала его материалы по уголовным преступлениям – из любопытства.