Наедине с собой
Шрифт:
Ставшая уже родной «одиночка». Брякнули окованные металлом двери, загремели ключи. Я
остался наедине со своими мыслями. Это были худшие дни в моей жизни. Пока караульные, прибывшие на смену, не сказали, что мой собутыльник-планерист не только жив, но и уже…
вышел из госпиталя. Это оказалось истинной правдой: свалившись с пятого этажа, Владимир не
получил ни одной трещины. Вот что значит быть пьяным!
Как рассказал он мне впоследствии, ситуация развивалась следующим образом.
поспал и проснулся. Ломанулся к двери – она закрыта. Навалилась скука. Решил попытаться
выбраться через окно. Однако вовремя заметил, что очень высоко. Тогда решил в окошке просто
посидеть (не понимая, что его сразу же «засечет» любой проходящий командир). Свесил ноги, стал любоваться природой. И не почувствовал, как соскользнул вниз.
– Все происходило, как в замедленной съемке, – уточнил Владимир С. – Я даже успевал считать –
так интересно! – этажи, мимо которых пролетал. И только уже перед самым ударом о землю в
сознании мелькнула мысль «Все, п…ц тебе, Воха!». После приземления я потерял сознание.
***
Гауптвахтой за «подвохи Вохи» я не отделался. Плюс к этому еще и исключили из комсомола.
Трагедия для меня – серьезная. Тем более, наказание кажется несоизмеримым содеянному. Не
заливал же я Владимиру вино в горло под угрозой? Не усаживал его на окно. Не толкал в спину.
Так за что?!
Даже написал в «Комсомольскую правду» душещипательное, но вполне искренне письмо под
заголовком «Верните мне комсомол!»
Однако пока почему-то не отослал.
***
ЧП с Вохой, кроме исключения из комсомола, имело и другое, совершенно неожиданное для меня, продолжение. Когда я через 15 суток вышел с гауптвахты, комбат тут же собрал на плацу две
батареи. А перед строем поставили вашего покорного слугу. Я никак не мог взять в толк: что это
будет такое? Стыдить перед строем меня намерены, что ли?
Вдруг возле нас (рядом со мной стояли комбат и старшина) появился замполит батареи с… моим
рюкзаком. Который, как и вещи остальных военнослужащих, хранился в каптерке. Еще больше
удивило то, что я знал, какие «личные вещи» в нем хранились. Забегаю вперед, скажу: исключительно письма девушек, с которыми я переписывался. Писем накопилось сотни две, поэтому я и держал их не в прикроватной тумбочке, а в более объемистом рюкзаке. Но зачем он
понадобился офицерам, да еще перед строем?!!
Говорил комбат. Речь его была чрезвычайно лаконичной:
– Вы знаете, что находится здесь? – поднял он перед строем рюкзак.
Поскольку все, естественно, молчали, он продолжил в полной тишине:
– Здесь находится несколько сотен писем, присланных рядовому Сухомозскому!
«А
– Вы можете спросить: «А что здесь, мол, такого?», – комбат явно тренировался перед зеркалом. –
И я вам отвечу: на первый взгляд, ничего. Если бы не одно «но».
Строй качнулся от нервного напряжения.
– Иными словами, эти письма написаны разными девушками из различных концов страны – от
Бреста до Камчатки! – голос комбата едва не сорвался на фальце.
Я все еще ровным счетом ничего не понимал. Зачем было собирать две батареи? Чтобы сообщить, со сколькими девушками переписывается имярек? Так ни в одном уставе это количество не
оговаривается.
– Вы представляете, товарищи бойцы?! – между тем продолжал нагнетать обстановку комбат.
Судя по реакции (я ведь тоже стоял лицом к строю) «бойцы», как и я, ни хрена не представляли. И
тогда командир батареи выбросил главный козырь (ради этого и готовился весь спектакль):
– Он же, – кивок в мою сторону, – сообщив адрес ракетной воинской в несколько сот адресов…
(многозначительная пауза)… рассекретил ее. Ему удалось то, что, возможно, не удалось десятку
до зубов экипированных и прошедших специальную подготовку шпионов!!
Так я, по сути, стал врагом если не народа, то, по крайней мере, армии.
– От имени командира гарнизона, – донеслось до меня, – объявляю рядовому Сухомозскому
пятнадцать суток гауптвахты! Разойтись!
Так, даже не побывав в расположении взвода, я опять был оправлен на гауптвахту.
***
Дневалю в одно из редких «окон», когда не сижу на «губе». Не знаю, что мною подвигло, но
ночью, прихватив ключ от кабинета комбата, отправился к нему в гости. Естественно, что
скрывать, порылся где только мог. И что же?
Наткнулся на удивительную бумагу. Это был проект письма из воинской части… декану
факультета журналистики Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко. Почему
именно туда? Дело в том, что я ни перед кем не скрывал, что до армии дважды пытался поступить
и намерен испытать судьбу еще, если понадобится, не один раз.
Гораздо интереснее, что было в письме. Комбат и замполит, раскрывая мое истинное лицо, слезно
просят администрацию вышеозначенного факультета… не допускать меня к вступительным
экзаменам. Любви к отцам-командирам, как вы понимаете, сия оперативным путем раздобытая
информация мне не добавила. Впрочем, я не знаю, стал ли проект официальным документом и
был ли он отправлен в Киев. Интересоваться у авторов, по крайней мере, глупо.