«Нагим пришел я...»
Шрифт:
Однажды в полдень, как раз в тот момент, когда Огюст думал о том, что Папа отойдет в небытие без звука и без борьбы, тот пришел в сознание и хриплым, властным голосом потребовал всех к себе. Роза привела тетю Терезу и маленького Огюста, который превратился в невысокого, плотного семнадцатилетнего юнца. Они заговорили с Папой, чтобы он знал, что они тут, и, когда Папа услышал голос внука, лицо его прояснилось.
Папа сказал:
– Слушайся маму.
– Хорошо, – ответил маленький Огюст. Голос его слегка дрогнул.
– Не
– Я не плачу, – всхлипнул маленький Огюст, – Я рад, что тебе лучше.
– Боже мой! – воскликнул Папа. – А врать ты горазд, не хуже своего отца. Подойди поближе, дай тебя обнять.
Маленький Огюст подошел, и Папа, руками отыскав его лицо, нежно поцеловал внука в обе щеки. Затем потянулся к тете Терезе.
Тетя Тереза сказала, держа его руки в своих:
– Ты выздоровеешь, Жан, вот увидишь. Папа слабо улыбнулся.
– Ну конечно, Тереза.
– Ты еще кричать на всех нас будешь, как в старые времена.
Но Папа вдруг стал мертвенно-бледным, тяжело закашлялся и прошептал:
– Дай мне поговорить с Розой и Огюстом.
Тетя Тереза увела маленького Огюста из комнаты. Папа сказал, чувствуя, как дрожат обнимающие его руки Розы:
– В чем дело? Он опять тебя забыл?
– Нет-нет, Папа, – Роза старалась подавить слезы. – Огюст очень много работает. Он теперь пишет твой портрет.
– Портрет? – проворчал Папа. – Он ведь скульптор.
– Прекрасный портрет, – гордо сказала Роза.
– Он хорошо зарабатывает? – Былая живость прозвучала в голосе старика. – Ему заплатили следующую сумму за тех чудовищ – за «Врата»?
– Нет еще. Но заплатят, дорогой Папа.
– Он больше ничего не получит, – уверенно сказал Папа, – никогда не получит.
– Вам нельзя разговаривать, – сказала Роза, – доктор наверняка запретил бы.
– Доктор? – Папа сделал удивленное лицо. – Поздно звать доктора, Огюст, я же говорил, что ты никогда не заработаешь на жизнь скульптурой.
– Конечно, ты прав, Папа, – ответил Огюст, чтобы не раздражать старика.
– Послушался бы меня и пошел в префектуру, скоро бы уже и на пенсию.
Никто ему не ответил.
– Можешь не отвечать, – сказал Папа. – Дай руку, Огюст.
Огюст положил свою руку на руку Папы, Папа крепко стиснул ему пальцы и не отпускал. Он стал просить:
– Относись хорошо к Розе. Она была мне за родную дочь.
– Я постараюсь, – сказал Огюст.
– Это не обещание. – Папа сжал пальцы Огюста с такой, силой, что хрустнули суставы. Он метнул грозный взгляд в ту сторону, откуда шел голос Огюста, и заявил:– Твое старание не многого стоит.
– Пожалуйста, Папа, – вмешалась Роза. – Не надо…
– Нет, ты меня не остановишь. – Опершись на руку Огюста, Папа приподнялся и сел на кровати. – Огюст, обещай мне, что женишься на Розе.
– Этого я не могу обещать, – медленно, с трудом проговорил
– Этого недостаточно, – настаивал Папа. Громадным усилием воли Папа сохранял сидячее положение, грудь его тяжело вздымалась, дыхание было хриплым, словно он боролся с врагом. – Никаких отговорок. Обещай мне, Огюст, что женишься на ней.
– Я позову доктора, – забеспокоилась Роза, встревоженная его тяжелым дыханием.
– Не надо. Обещай мне, Огюст, обещай.
– Ну… – пробормотал Огюст.
– Я не отстану, пока ты не дашь мне слово. Обещай!
– Я сказал, что буду заботиться о ней.
– Ты забудешь об этом, если не дашь слово. – Ты ничего не понимаешь.
– Обещай, Огюст, – настаивал Папа. – Обещай!
– Когда-нибудь, – со вздохом сказал Огюст. – Когда-нибудь…
Слепые глаза Папы подозрительно уставились на Огюста, и тогда Огюст сказал:
– Я обещаю, когда-нибудь. И Папа медленно улыбнулся.
– Господи, ну и упрямец, это у тебя в крови. – Он еще минуту гордо восседал на кровати, а затем повалился на подушки.
Сильные руки Огюста поддержали его, Роза вскрикнула, перекрестилась и побежала за священником, но к приходу священника Папа был уже мертв.
4
Похоронив Папу на семейном кладбище– Огюст приобрел участок земли на кладбище, чтобы хватило места для него, Розы и маленького Огюста, – Огюст повел Розу посмотреть дом на улице Августинцев.
После смерти Папы Огюст ни словом не упоминал о женитьбе, но Роза была благодарна, что он не забыл ее и сына, когда покупал участок на кладбище. Она восприняла это как знак внимания, но, когда стала благодарить и сказала, что теперь она спокойна, он рассердился и переменил тему разговора.
Огюст и не думал, что будет так тяжело переживать утрату Папы. Он вспоминал, как Папа бранил его за пристрастие к рисованию, за неаккуратность, рассеянность. И, вспоминая, улыбался, хотя сердце по-прежнему разрывалось от горя. Папа на все случаи жизни имел собственное мнение, рассуждал Огюст. Что-что, а эту черту и он от него унаследовал.
Когда они повернули с набережной Августинцев на улицу того же названия – узкую, короткую, между Новым мостом и мостом Сен-Мишель, – Огюст указал Розе на большой старый дом неподалеку от Сены в благородном старом стиле, выделявшийся среди других.
– Тебе нравится? – спросил он.
– Целый дом? – с неверием в голосе спросила Роза. – Ты хочешь снять его целиком?
– Я купил его. – Солнце играло на черной муаровой повязке, которую он носил в знак траура, – Прекрасный дом, не правда ли?