«Нагим пришел я...»
Шрифт:
– Это ты сделал всех этих голых людей?
Он небрежно кивнул, взял огромную сжатую в кулак гипсовую руку и сказал:
– Хочешь, подарю?
– Но она так уродлива, – вырвалось у нее. – Извини, я не хотела тебя обидеть, но это не в моем вкусе. Хотя, наверное, вещь ценная.
Он вспыхнул, но спокойно ответил: – В скульптуре нет ничего уродливого, все дело в том, как смотреть. Клотильда, что сказать тете Терезе?
– Не говори ей, что ты меня видел. – Увидев его осуждающий взгляд, она поспешила прибавить: – Она захочет помочь мне, а мне не нужно ни су. Я верну тебе
Они попрощались. Он смотрел ей вслед, хотя возраст и невзгоды наложили на нее свою тяжелую печать, сестра шла с гордо поднятой головой. Годы разлуки создали между ними слишком глубокую пропасть, подумал он.
Она бросила на него последний взгляд: коренастый, широкоплечий, с густой рыжей бородой и большой шапкой волос, уже подернутой сединой, но руками удивительно живыми, он лепил огромную глиняную голову такими верными и точными движениями, что она была поражена.
2
В следующее воскресенье Огюст отправился к тете Терезе. Он не был у нее много лет, с тех пор как Камилла вошла в его жизнь. Но знал о ней от ее сына, своего двоюродного брата, с которым дружил; тетя Тереза жила с ним в рабочем районе Парижа.
С опаской переступил он порог небольшого каменного дома, не зная, что там найдет. Тете Терезе должно быть около восьмидесяти, последние годы она часто хворала, и Огюст ожидал увидеть прикованного к постели инвалида. Она словно усохла и стала вдвое меньше. Лицо в глубоких морщинах, волосы белые как лунь, совсем древняя старушка. Едва увидев его, тетя Тереза поднялась навстречу со своей качалки. Она захотела сама подать ему вино, кофе и булочки, гордясь тем, что еще может кое-что делать. Тетя Тереза знала о его работе, на стенах гостиной она наклеила вырезки из газет со статьями, в которых писалось об успехах Огюста, – на самом видном месте красовались статьи о «Гражданах Кале», «Бальзаке» и «Викторе Гюго», – но к чему заводить об этом разговор, ведь это уже дело сделанное.
Ее заботила семья. Она боялась, что столь неожиданный визит связан с появлением в его жизни новой женщины, еще одного ребенка. И когда Огюст уверил, что по-прежнему живет с Розой, тетя Тереза облегченно вздохнула, хотя огорчилась, что Роза ее больше не навещает. Огюст не сказал, что Роза хотела это сделать, да он запретил, боясь разговоров о Камилле.
Тетя Тереза спросила с внезапной нежностью:
– Как поживает Роза? А мальчик? Мне так не хватает Жана! Упрямый был старик! Был бы жив, уж он бы меня навестил.
– С Розой и мальчиком все в порядке, – уверил ее Огюст. – А за могилой отца я присматриваю сам – посадил там цветы. Тетя Тереза, вам не нужна помощь?
Ее это оскорбило, и она строго сказала:
– Мне уже ничего не нужно. – Тут тон ее смягчился. – Надо усыновить мальчика.
Огюст покраснел, но сдержался и не стал возражать, потому что видел, с какой гордостью она носит свое обручальное кольцо, которое надела в старости, когда сыновья уже выросли.
– Ты не покинешь их? Наверное, теперь ты пользуешься успехом у женщин?
– Нет.
– Роза хорошая
– Ей нечего беспокоиться. Я же сказал, что буду о ней заботиться.
– И это все?
Он прикоснулся к ленточке ордена Почетного легиона, которую надел, чтобы порадовать тетю Терезу. Но она ее даже не заметила. Наступила минута молчания, а потом тетя Тереза подошла к Огюсту, как делала, когда он был ребенком, взяла его руки в свои и поднесла к губам.
Рядом с ним тетя Тереза казалась совсем маленькой; она подняла голову, заглянула в его сине-серые глаза и мягко сказала:
– Я знаю, ты думаешь, что я просто старуха и лезу не в свое дело, но у тебя такие сильные, прекрасные руки, дорогой, они так много работают, иногда мне кажется, что тебе даровал их господь бог. Неужели ты откажешь в моей просьбе?
Она взволнованно обняла его, и он вспомнил, что в их семье тетя Тереза всегда понимала его лучше всех. Он высвободил руки, но не отстранил старушку, а обнял в порыве чувств и сказал:
– Я сделаю все, что смогу, тетя Тереза, как обещал Папе.
В этот вечер он сразу поехал в Белльвю, рассказал Розе, что навестил тетю Терезу, и посоветовал тоже навестить старушку. Роза очень обрадовалась. А когда он попросил у нее адрес маленького Огюста, сказав, что хочет взять сына в мастерскую, ее радости не было предела.
Доброе предзнаменование, думала Роза, хотя знала, что все не обойдется гладко, как хотелось бы, слишком они разные – отец и сын.
– Не будь с ним слишком суров, Огюст, – сказала она, – ему и так пришлось нелегко. – И удивилась, что он не оборвал ее, а только сказал:
– Всем нам пришлось нелегко, дорогая, в особенности тете Терезе. Я бы не говорил ей ничего такого, что может ее расстроить. – И Роза пообещала не грустить у тети Терезы и не жаловаться.
Лишь через неделю он смог наконец навестить сына. «Какой жалкий у него вид, – подумал Огюст, – небрит, одет чуть ли не в лохмотья». Маленький Огюст снимал нищенскую комнату на Монмартре, рядом с недавно построенной церковью святого Сердца.
Они обменялись приветствиями, и сын ждал, что скажет отец, – это вошло у него в привычку. Он не пригласил отца войти, а тот и не проявлял желания.
Огюст сразу перешел к делу:
– Ты хочешь вернуться в мастерскую? Маленький Огюст удивился. Тон отца был необычно мягок. И вид какой-то виноватый. Он сказал:
– Это от многого зависит.
– От чего? – Голос Огюста стал резче.
– Смотря что я там буду делать.
– То же, что все. Работать.
– Ты называешь это работой? Подметать, чистить – словом, заменять привратника?
– Я все еще не нашел хорошего секретаря. Но тебе придется бриться, причесываться, носить опрятную одежду, расстаться с богемной жизнью.
– Значит, я буду твоим сыном?
Похоже, что сын издевается над ним. Огюст осторожно сказал – они никогда не касались этой темы:
– Ты и есть мой сын. Разве кто в этом сомневается?
– А разве ты это признаешь? Разве ты примирился с этим?
К чему он ведет? Огюст вдруг почувствовал, что зашел слишком далеко. Но отступать было поздно. Он сказал: