«Нагим пришел я...»
Шрифт:
– Ты мне сейчас особенно нужна, – продолжал он. – У тебя есть необыкновенные качества – преданность делу и энтузиазм. Кто может быть лучшим советчиком? У тебя прекрасное будущее. Я верю в твой талант. – Разве может она не доверять ему и помышлять покинуть его в такое время? – Когда я закончу «Бальзака», мы займемся работой по твоему выбору. – Волна радости захлестнула ее.
С раннего утра Камилла вместе с ним принималась за «Бальзака». «Дело идет к концу, – ликуя, думала она, – нет, не зря прошли эти долгие трудные годы совместной жизни. Он поймет наконец, что я для него единственная».
Общество дало Родену еще год отсрочки в связи с успехом «Граждан Кале», о которых теперь говорили как о «грандиозной скульптурной группе, знаменующей духовную силу Франции и ее героизм в трагических
Но прошел год, а ни «Бальзак», ни «Гюго» не были закончены. Огюст сделал множество новых вариантов, но ни один его не удовлетворял. А для того чтобы завершить эти скульптуры – авансы давно были истрачены, – взялся за новые работы.
Камилла была недовольна посторонними работами, они отвлекали его внимание от «Бальзака». Но ей нравился сильный, исполненный достоинства скульптурный портрет Пюви де Шаванна, лучший из тех, что ей приходилось видеть; Огюст подарил его Шаванну в знак дружбы.
Работа над бюстом Анри де Рошфора [109] не принесла ничего, кроме разочарования. Этот влиятельный журналист радикального толка, заказав Огюсту свой портрет, позировал весьма нетерпеливо, а потом отказался от бюста – не понравился. Вместо того чтобы изобразить Рошфора личностью героической, как хотелось заказчику, Огюст представил его честолюбивым и хитрым, каким он и был на самом деле.
109
Рошфор, Виктор Анри де (1830—1913) – французский журналист и политический деятель. Основал в 60-е годы журнал-памфлет «Фонарь», резко критиковавший режим Второй империи. Во время Коммуны поддерживал коммунаров, за что после разгрома Коммуны был арестован и сослан. Вернулся во Францию после амнистии 1880 года. В дальнейшем изменил своим радикальным взглядам и стал сторонникам «буланжизма». Над бюстом Рошфора Роден работал в 1897 году. Заказчик действительно остался недоволен портретом, однако, как вспоминал позже в беседе с Гзеллем Роден, «когда впоследствии этот бюст заслужил одобрительную оценку знатоков, он, безусловно, присоединился к общему голосу, но не хотел верить, что я не переделал его. „Вы его значительно подправили, не правда ли?“ – повторял он. На самом же деле я даже ногтем не сделал на нем ни одного штриха»
Камилле особенно нравился бюст Бодлера. Несмотря на восхищение, которое Огюст испытывал к Бодлеру как поэту и литературному критику, он изобразил его необычайно реалистично: мрачный, напряженный, подозрительный, с печатью пороков на лице, отмеченным в то же время яркой индивидуальностью; принося в жертву карьеру и жизнь, этот необыкновенный человек продолжал воспевать свои мучительные чувства.
Больше всего Камиллу восхищало творческое горение и целеустремленность Огюста. Упрекая его за то, что он слишком за многое берется, в душе она гордилась им. «Согбенная женщина» и «Старая куртизанка» [110] , которых он лепил, вспоминая Клотильду, казались ей трогательными и исполненными драматизма. А в любовных парах Орфея и Эвридики, Адониса и Венеры, Купидона и Психеи было столько лиричности и нежности. И хотя смущала откровенность «Вечного кумира» – обнаженный юноша на коленях перед любимой девушкой страстно целует ее обнаженное тело, – Камилла в этой паре видела себя, и ее трогало благоговение и поклонение, с каким Огюст относился к ней.
110
«Старая куртизанка» – скорее всего, имеется в виду повторение в круглой скульптуре фигуры старой женщины на одном из пилястров «Врат ада», выполненное в 1884 или в 1885 году. Эта скульптура более известна под названием «Та, которая была прекрасной Омиер», так как трагический образ старости, оплакивающей ушедшую юность, по-видимому, был создан Роденом под впечатлением знаменитой баллады Франсуа Вийона.
Автор допускает хронологическую неточность. Работа Родена над «Поцелуем» относится к более раннему времени. Как и многие другие произведения мастера, эта группа первоначально предназначалась для «Врат
А когда он сделал ее портрет– благородная голова в каске, – назвал эту скульптуру «Франция» и сказал, что она его Жанна Д'Арк, она уступила его настойчивым просьбам и согласилась позировать для «Поцелуя». Правда, без особой охоты и только после обещания лепить ее одну, а мужскую фигуру сделать по памяти 506.
«Поцелуй» должен был подчеркнуть всю выразительность и красоту мрамора как материала, и Огюст отложил все остальные работы, кроме этой романтической пары, памятника Гюго и Бальзаку. Он трудился с новым подъемом, охваченный чувственным порывом. Все шло так хорошо, что самому не верилось. Роза, благодарная за интерес, который он проявил к сыну, утихомирилась. Маленький Огюст, по-видимому, был тоже доволен и не заводил больше разговора об усыновлении – Огюст же старался проявлять к молодому человеку снисходительность, да и сын говорил с ним вежливо и лишь изредка не являлся в мастерскую. А любовь Камиллы озаряла все вокруг.
Поэтому он был удивлен и раздосадован, когда Шоле, его лучший друг в Обществе литераторов после ухода Золя, посетил его на Университетской и сказал:
– Мой дорогой мэтр, Общество решило, что «Бальзак» должен быть выставлен в Салоне 1897 года вместе с «Гюго». Они согласны ждать, но, если вы и на этот раз нарушите обещание, беды не миновать.
– Но я не обещал, мосье, – запротестовал Огюст. Как они смеют отвлекать его, когда он так занят!
– Полтора года – вот срок, указанный в договоре. Вы работаете уже три, а у вас нет даже варианта памятника. Имейте в виду, я их сдерживать больше не в силах.
По мрачному выражению лица Шоле Огюст понял всю опасность положения. Он подавленно сказал:
– Правда ваша.
Но Шоле не уступал. На карту был поставлен и его престиж.
– В Обществе говорят, что вы никогда не закончите «Бальзака», так же как «Врата» и «Виктора Гюго».
– Это не так! У меня будет что выставить в 1897 году!
– В 1897-м? Да ведь не осталось времени.
На лице Шоле было написано недоверие, и Огю-сту пришлось поклясться, что уж памятник Гюго он обязательно закончит, хотя и презирал себя за то, что дал это обещание.
– А «Бальзак»? – спросил Шоле.
– Работаю.
– Можно посмотреть?
– Нет. – Заметив огорчение Шоле, Огюст сказал: – Он еще не готов.
– А к 1897 году будет готов?
– Не знаю.
Шоле в растерянности покачал головой.
– Мой дорогой мэтр, вы ставите нас, ваших добрых друзей, в отчаянное положение. Мы с Прустом, Буше и Малларме отвоевывали одну отсрочку за другой, а вы отказываетесь назначить определенный срок и даже не показываете вашу работу. Поверьте, мы хотим, чтобы «Бальзак» имел успех, но вы так упрямы, что наша вера порой колеблется.
Огюст устало сказал:
– Возможно, вы и правы. Но я не могу давать обещание, если не уверен, что сдержу его. Я обещал, что «Бальзак» будет готов к столетней годовщине в 1899 году. Больше ничего обещать не могу.
– Попытаюсь их уговорить, – ответил Шоле. – Но если в следующем Салоне «Бальзака» не окажется, они начнут судебное дело. Вы их и без того разозлили.
2
Полгода спустя в Салоне, который был создан по инициативе Шаванна, Каррьера и Огюста и куда входило много известных художников, собралась большая толпа. Предполагалось, что будет выставлено много важных работ, но все хотели увидеть «Бальзака».
Однако «Бальзака» в Салоне не оказалось. Огюст решил не выставлять обнаженного «Бальзака» – это еще не был окончательный вариант. Но он смело переступил порог галереи, уверенный, что сдержал слово. Общество может удостовериться, что он немало потрудился над «Гюго». Он приблизился к статуе сидящего задрапированного «Гюго» – разочаровавшись в фигуре во весь рост, он в последний момент изменил ее – и вдруг понял, что это провал. Хотелось бежать прочь, но к нему подошла Камилла. Она была довольна. Огюст поместил ее работы на видном месте, и она поблагодарила. Буше спешил навстречу; он сердечно обнял Огюста и воскликнул: