«Нагим пришел я...»
Шрифт:
С самого начала, с первых же заготовок слова Данте «Оставь надежду всяк сюда входящий» не давали ему ни минуты покоя. Всем людям, если они честны сами с собой, думал он, знакомо это чувство отчаяния, некоторые испытали его не раз. Не надо забывать об этом. Он должен выразить эту идею с помощью самого совершенного и самого сложного инструмента на свете: обнаженного человеческого тела.
Подгоняемый разыгравшимся воображением, Огюст дни и ночи работал над архитектурным планом дверей. Начал с подражания Гиберти, расчленил двери на восемь панелей, по четыре с каждой стороны, но вскоре понял, что это ошибка. Постепенно отдельные панели слились в одно огромное скульптурное полотно. Высота двери выросла до двадцати футов,
Неделя проходила за неделей, и вот он представил эскизы Турке. Но тут его охватил страх. Министерство не одобрит его замысел – никогда ему не сделать «Врата», уложившись в десять тысяч франков и в сроки, которые ему предложены. Замысел слишком грандиозен, снова он взваливает на себя непосильное бремя; чтобы закончить двери, потребуется много лет.
Однако, когда в ближайшие дни Турке ничего не дал ему знать, он стал проклинать министерство. Они должны дать ему этот заказ. Томясь от ожидания, Огюст делал наброски и лепил множество торсов, деталей и голов. Мысль, что ему не придется работать над «Вратами», заставляла его чувствовать себя таким же проклятым, как те люди, которых он задумал лепить. Образы Уголино [72] , Паоло и Франчески [73] стояли перед глазами неотступно.
72
Уголино делла Герардеска – тиран Пизы XIII века. Принадлежал к партии гибеллинов. Потерпев поражение в политической борьбе, был заключен своими противниками в «Башню голода» вместе с детьми. Данте воспел Уголино в одном из самых трагических эпизодов «Божественной комедии». В XIX веке этот сюжет вдохновил Карпо, а затем и Родена.
73
Паоло и Франческа – герои «Божественной комедии» Данте. Их имена стали символами вечной и несчастной любви.
4
История этой трагической любви напомнила ему о Мадлен. Но отправиться к ней было неловко. Он обещал зайти через две-три недели, а прошло уже несколько месяцев, и он был уверен, что она забыла его. Поэтому немало удивился, когда однажды, в солнечный день, Мадлен появилась в дверях его мастерской на улице Фурно, в квартале Вожирар. Огюст начал было оправдываться, но Мадлен прервала его. Она знала, что его отвлекла работа над «Вратами» и что, пока все не было улажено, он не мог думать ни о чем другом. Она все так понимала, что он просто ушам своим не поверил и решил, что это неспроста – верно, ей что-нибудь нужно. Однако это ничуть не уменьшало радости снова видеть ее. Мадлен сказала:
– Вы так и не предложите мне войти?
– Я думал позвать вас, когда получу новую мастерскую, – пробормотал он, все еще стоя у двери.
– Но вы ее не получите, пока не решат вопрос с заказом.
– Откуда вы знаете о заказе?
– Теперь вас все знают, Огюст. И много разговоров о том, как вы будете делать двери.
– Мне еще даже не дали заказа.
– Получите, ведь Гамбетта за вас. Раз Гамбетта вами заинтересовался, значит, все в порядке. Считают, что он прочит себя то ли в Наполеоны, то ли в Робеспьеры, особенно после того, как он увлекся этими «Вратами
– Но не так все просто, – мрачно сказал Огюст. – Не надо было соглашаться.
– Тогда откажитесь. Пока еще не поздно.
Он сердито уставился на нее: что она, дразнит? Или помучить захотела? Хватит с него мытарств и с этими вратами.
Он сказал:
– Когда получу новую мастерскую, я сделаю ваш бюст.
– Работая над вратами? – В глазах Мадлен было недоверие.
– Сделаю. Вот увидите. – Но так и не пригласил ее войти, а условился пообедать с ней в маленьком кафе на улице Риволи.
5
Буше, прослышав от встревоженного Пруста, что размеры «Врат ада» катастрофически растут, тоже посетил Огюста в мастерской. Он не церемонился, а на правах старого друга сразу перешел к делу; он был так же озабочен, как и Пруст, и предупредил:
– Вы становитесь несносным, как Микеланджело, у вас его размах. Вы никогда не завершите этот памятник [74] . Кончится тем, что он станет вашим надгробием.
– Я буду работать как каторжник.
74
«Вы никогда не завершите этот памятник» – Буше имеет в виду надгробие папы Юлия II, работы Микеланджело, Скульптор задумал грандиозную композицию, над которой работал много лет и которую так и не смог полностью осуществить.
– Но вы замыслили чуть не сотню фигур, – Они будут небольшими.
– Пусть так, но ведь вам потребовалось два года на «Бронзовый век» и «Иоанна».
– Тогда я еще учился.
– Вы сошли с ума. Вам не хватит и ста лет.
– Я обещал сделать «Врата» за три года.
– Невозможно. На одну только архитектурную работу уйдет три года.
– Знаю. Гиберти не хватило жизни, чтобы закончить «Райские двери». Но я справлюсь. И Гамбетта поддержит.
– Кто, Гамбетта?
– Пруст и Турке – тоже.
– Дорогой друг, этих троих объединяет только то, что они французы, а единственное, что объединяет всех французов, – это то, что они никогда не сходятся во мнении. Иначе они не были бы французами. Сейчас Гамбетта – лев политических джунглей, и он по крайней мере не оглядывается вечно на восемнадцатый век и не поминает имя Наполеона, словно это имя всевышнего. Но через три года Гамбетта может оказаться не у власти, и в правительстве у вас не окажется ни единого друга.
– Меня поддержат, кто бы ни был у власти. «Вратам» будут поклоняться, как святыне.
Буше с сомнением посмотрел на Огюста и переменил тему:
– Сколько вы получите за работу? Хватит хотя бы, чтобы оплатить стоимость материала?
– Не знаю, я просил десять тысяч.
– Значит, дадут пять. Они всегда дают художнику половину того, что он просит, а художник, благодарный за все, что бы ему ни дали, просит половину того, что ему полагается за труды. Сколько бы вам ни дали, все равно будет мало.
Огюст упрямо сжал губы. Буше прав, десяти тысяч мало, и в три года с заказом не справиться. Но он сделает все, что в его силах, и им придется подождать.
– Роден, вы пожалеете, что взяли этот заказ.
– Я пожалею еще больше, если откажусь от него.
6
Однако Буше ошибся. 17 июля 1880 года, спустя три дня после того, как весь Париж впервые отмечал день Бастилии как национальный праздник, Турке сообщил Огюсту, что эскизы приняты и он получит восемь тысяч франков. При этом Турке все время повторял, что заказ этот чисто деловой, но одновременно является и большой честью.
Огюст испытывал неловкость. И все-таки чего было стесняться, почему не потребовать большую сумму, сердито подумал он, но промолчал. И закончил разговор словами: