Наглое игнорирование
Шрифт:
— А мы? — удивился начштаба медсанбата.
— Мы? Мы с умом работаем! Наше дело – разведка. Захват и удержание – это дело танков и мотопехоты. У них лучше получается. И прищемить им хвост сложнее, они кусачие и злобные. Наше дело – узнать где что вкусное – склады в первую голову, аэродромы, мосты, штабы. Мы – глаза. А танки с мотопехотой – дубина. Это еще с Тацинской пошло. Эх, жаль не знали, что там фюрер тогда был. Удрать успел до того, как наши чумазые туда ворвались. Чуть-чуть разминулись!
— Оттуда мало кто веднулся, — заметил Берестов.
— Да. Но аэродром накрыли шайтаньим хвостом, транспортников там наломали, склады в дым пустили – и все, кончилось снабжение в Сталинград. Положили в котле зубы на полку. Стоило того.
— Добьем, значит, коль они по сусекам метут, — усмехнулся начштаба.
— А то! И к бабке не ходи! Наши теперь поняли – мы одолеваем. Такой кураж у людей, куда там, не удержишь славян! Мы как разведаем что – так туда сразу отряд с танками и пехотой, да саперами да пушками. Рота, батальон. И держат до подхода. И знают – что не бросят их там, авиация поможет, груз скинут. Теперь это наш коронный прием. С нас все время требуют – узнавать, где склады. И первоочередная задача – их взять. Вот помяни мое слово – и Берлин будем брать так же – сначала все склады заберем, а потом уже фрицы будут голодные и без патронов корячиться.
Насчет взять Берлин – явно погорячился командир разведбата, видно было, что корпус идет южнее и в город не попадет. Даже майор Быстров это заметил, хотя и врач, пошутил ходившей среди бойцов и командиров корпуса прибауткой:
— Слыхали, Дмитрий Николаевич, что нашему медсанбату присвоено почетное звание к уже ранее полученному и теперь мы можем именоваться "около Харьковский, рядом Кременчугский, мимо Берлинский"?
Берестов улыбнулся, хоть и бородатая шутка была. Не потому, что перед командованием стелился и льстить хотел, нет, из уважения – может, как балагур, Быстров был и неважнец, а как командир и хирург – дорогого стоил и после войны много людей могли бы за него свечку поставить. Вообще, как и положено человеку, в которого прилетала смерть – капитан к медикам относился с почтением глубочайшим. Хотя и с некоторой опаской – успел уже убедиться, что за вроде как мягкой оболочкой, замаскированной вежливостью и гуманизмом скрывается стальная стенка. До какой-то степени их можно продавить, а вот потом упрешься – и кирбабай, как любит говорить полиглот Волков.
То, что участие во взятии столицы Рейха медсанбату не светило, не слишком огорчало Берестова. Такой сложной ситуации, как складывалась нынче – он не встречал еще ни разу, если не брать во внимание беды начала войны. Силы, выделенные на оборону Берлина фашистами были велики, то, что среди них было полно необученных тыловиков и сопляков со стариками не отменяло простой вещи – драться загнанная в угол крыса будет отчаянно. И рубежей обороны немцы наготовили от души и всерьез. Они тут дома, а дома и стены помогают.
Как штабник, капитан понимал, что расчет гитлеровского командования был на то, чтобы удержать РККА на подступах к городу, выматывать кровопусканием атакующих и тянуть время. Союзникам СССР Берестов не доверял категорически – не только он один, не зря среди бойцов ходила шуточка, что пойманному Гитлеру надо в задницу раскаленный с одного конца лом всунуть, но "холодным" концом – чтоб союзнички не выдернули. А то, что помер президент США Рузвельт еще больше тревожило. Как ни верти, а правительства что Великобритании, что Америки дружескими к СССР назвать никто бы не мог, капиталисты они все, и потому возможность того, что они снюхаются с Германией исключать никак было нельзя. И настроения у немецких солдат, которые попадали в плен были более чем внятными – "скоро вместе против СССР воевать будут". И к слову – капитан этому не особо бы и удивился. Отлично помнил, кто давал Рейху деньги и возможности создать армию с флотом и авиацией
Информация, которую начштаба старательно собирал, получалась и тревожной и противоречивой. Получалось, однако, что получилось самое важное – сидевшие на рубежах обороны в предполье Берлина немецкие войска лишились главного – возможности организованно отступить в город. Наши войска прошли между войсками Рейха, защищавшими обводы города, и самим Берлином словно ножик, срезавший с апельсина кожуру. Сняли с города защитную шкуру. Голый он остался. Это значило, что от столицы отрезаны самые боеспособные части, а в ней остался только гарнизон, который, как правило, сильно уступает по боеспособности полевым частям. Конечно, в столице еще полно гражданского населения, которое немцы обязательно мобилизуют в тот же фольксштурм, но как ни крути – а это совсем не то, что зольдаты-ветераны с полной грудью наград и бесценным опытом боев в любой обстановке и при любой погоде.
Но опытные фрицы никуда не делись – теперь они пытались проломиться в город сами. И пускать их было никак нельзя. Уличные бои – лютая, кровопролитная штука, вон Бреслау никак взять не выходит. Потому окружившие Берлин войска РККА теперь должны были не дать пробиться в город побитым защитникам Рейха и одновременно – взять саму столицу, пока те же союзнички не успели свинью подложить. Как понимал Берестов – англо-саксы категорически не любили только фюрера Гитлера, а случись что с ним фатальное – мигом общий язык найдут с любой его заменой.
Гвардейский мехкорпус, вместе с другими соединениями фронта теперь пер на запад. Первый Украинский фронт обеспечивал окружение Берлина с юга и запада, отбиваясь и от пробиравшихся по лесам остаткам 9 армии Буссе с примкнувшими огрызками 4 танковой армии и прочих, со всех выставок остатков, вермахта и СС и от спешно переброшенной с Западного фронта группировкой Венка – 12 армией.
Получалось, что наступать приходится между двух огней, разгромленные немецкие части теперь зеркалили 1941 год, по лесам и перелескам шлялись окруженцы, пытаясь пробиться к своим, в любой момент можно было ожидать любой пакости. Связываться с боевыми частями окруженцы-гитлеровцы опасались, а вот сорвать злость на тыловых подразделениях было самое оно. Обстрелы санитарных машин стали обычной вещью. На сам медсанбат пока никто не нарывался, но это было сугубо вопросом времени. Потому Берестов теребил всех своих знакомцев и коллег.
И очень обрадовался, когда в собиравшийся передислоцироваться медсанбат прикатил бравый и залихватский безбашенный броневичок с полустертым номером "33" на боку. Так-то это был типовой БА-64, только потерявший башню. У начштаба было сильное подозрение, что это дело рук самого экипажа и лично командира разведроты. По уставу полагалось, чтобы у этого бронеавтомобиля была башенка с пулеметом. Во время одного из выездов получилось странное – якобы немецкое орудие отстрелило болванкой эту самую башенку, во всяком случае экипаж прибыл без нее. Зато на буксире приволокли "ту самую пушку". Как так вышло, что при сбивании башни все оказались вне броневика капитан не узнавал. Ну, на войне может быть все, что угодно. Оказалось, впрочем, что хуже от этого броневичок не стал, наоборот – и проходимость улучшилась и мотор стал меньше перегреваться и центр тяжести стал ниже и даже подвеске вроде стало жить лучше. Потому в рембате с благословления начальства корпуса с броневика срезали верхнюю часть корпуса, превратив его в легкий БТР. И так же поступили с еще несколькими машинами, вооружив их экипажи вместо ДТ – противотанковыми ружьями. Это оказалось удачным решением – во всяком случае, если из поступивших в апреле 1943 года 90 БА-64 из-за характерных поломок вышло из строя еще до Курской дуги больше половины, то такие модифицированные жили куда дольше. А этот – первый безбашенный – вишь и до конца войны дожил, разве что неудобное противотанковое ружье теперь заменили трофейные фаусты.