Наглядная геометрия
Шрифт:
Три месяца спустя. Слышна музыка. Едва доносится гул салютов. По радио передают приказ Верховного Главнокомандующего.
В той же комнате стол накрыт для званого ужина. Окно занавешено, но через тюль, когда вспыхивает фейерверк, просвечивают кусты, стволы деревьев. Распахнув дверь, входит нарядно одетая К а т я.
К а т я. Ох, устала… (Подходит к двери смежной комнаты, прислушивается.) Спит мой малышка. (Ставит
К а т я расшторила и распахнула окно. Теперь блики далекого фейерверка заиграли на листьях тополя, на кустах сирени. Громче доносится раскат нового салюта. Входит Р о ж к о в. Он в тщательно отутюженной гимнастерке без погон. Галифе заправлены в те же кирзовые солдатские сапоги. В руках коробка.
Р о ж к о в. Что за пир готовят в этом доме?
К а т я. Это папа затеял. Не до гостей мне сейчас.
Р о ж к о в (открывая коробку). Ленька утром проснется, увидит игрушки. «Что за самолетик ко мне прилетел? Откуда взялся этот зайчик на парашюте?» Катя, можно я развешу их над кроваткой? Тихонечко… Можно?
К а т я (слабо улыбнулась). Если тебе приятно…
Проводив взглядом Р о ж к о в а, который скрылся с игрушками в детской, К а т я глубоко вздохнула, повернулась к окну и у куста сирени, за окном, увидела незнакомую ж е н щ и н у под раскрытым зонтиком.
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м. Добрый вечер, милая. Слушай-слушай: Москва салютует. А вдруг — гром? Грома боюсь. Грозы боюсь.
К а т я. Что вы? Небо совсем чистое.
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м. А зачем в чистом небе столько лампадок навесили? Горят и гаснут.
К а т я. Это фейерверк. И звезды видны. Звезды!
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м. Не лги, не обманывай! Закатилась его звездочка. Мне похоронную прислали: «Ваш сын… Смертью храбрых»… Ты дождалась своего летчика — тебе и светит звездочка. Дай тебе бог счастья, а меня не обманывай. Горят и гаснут, горят и гаснут…
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м скрылась. К а т я ошеломлена. Входит Р о ж к о в, К а т я круто повернулась к нему.
К а т я. Не надо было ехать в город.
Р о ж к о в. Праздник, Катя!
К а т я. Хотел меня развлечь?
Р о ж к о в. День Победы! Видела, какая радость кругом?
К а т я (грустно). Видела. Как мне тебе объяснить?.. Была недавно на одной свадьбе. Кругом радость, а я не выдержала, ушла. (Приблизилась к окну.) Горят, гаснут… Хоть бы одна долетела… Только почему она мне это сказала? Дима, знаешь, Дима, что люди в поселке о нас думают? Ведь Толю здесь никто не знает. Папа запретил мне Толину фотографию показывать. Прячу ее.
Р о ж к о в. Стыдишься, когда надо гордиться! Толин портрет надо повесить вот здесь! (Показывает
К а т я. Толю по тревоге отправили прямо из училища на фронт. Где уж было регистрироваться — попрощаться не дали. А виноватой перед папой и перед людьми оказалась я. Леньке дали фамилию матери, мать зовут обидным словом — одиночка. Пособия не получаю…
Р о ж к о в. Толя выслал тебе денежный аттестат. Почему его вернули в часть?
К а т я. Разве?.. Я была в эвакуации, и там Ленька родился. С фронта никакой весточки, и писать некому. Папа за мной приехал, показал открытку из райвоенкомата: «Старший лейтенант Анатолий Постник пропал без вести». Пропал! Пойми, это хуже похоронной. Как может человек пропасть? Не верю!
Р о ж к о в. И мне не хотелось верить…
К а т я (зло). Я сказала: «Не верю!» Слышишь? (Подошла к шкафу, распахнула дверцы.) Вот Толин костюм, купил его для свадьбы. Нет, ты подойди, посмотри: ненадеванный… Голодала — костюм не продала. И не продам! Даже отцу не даю дотронуться. Мы, женщины, умеем ждать!
Р о ж к о в (потрясенный, взволнованный, он не знает, как утешить Катю). Ждать надо уметь, ты права, Катя! Там, на фронте, не было у нас, механиков, дня без тревожных ожиданий: вернется на аэродром твой летчик или… Ничего не могу добавить к тому, что ты уже знаешь.
К а т я. А я ничего не знаю. И говорить не надо. Слова, слова…
Р о ж к о в (задумчиво, про себя). Дали мне механики какую-то несуразную кличку: «Третий в паре». А Толин напарник, капитан Лаврушин, называл Тузом. В шутку, конечно. На самолете капитана Лаврушина был третий номер, у Толи — семерка. Тройка, семерка… Туза им не хватало… Другого механика они не хотели, и я один управлялся с двумя самолетами. Мы очень дружили… В то утро вернулся один Лаврушин… Будто онемел, слезы в глазах. А назавтра его ранили, отправили в госпиталь. И «третий в паре» остался один… Но я поклялся Толе, если с ним что случится…
К а т я. Бывает, что похоронную получат, а потом, внезапно…
Р о ж к о в. Бывает.
К а т я. Ты меня таким тоном утешаешь…
Р о ж к о в. Зачем жить призрачными надеждами? Война научила нас…
К а т я. Хватит о войне! (Рассматривает накрытый стол.) Дима, почему не переходишь в папину артель? Им нужен моторист. Уставать будешь меньше.
Р о ж к о в. Меня уже соблазняли. Не выйдет!
К а т я. Ты не летчик. До аэродрома далеко. Да и зачем он тебе?
Р о ж к о в. Я ему нужен. Без нас, Катя, и летчик не взлетит. Вот какие мы персоны — механики! Зовут нас технарями. Только девушкам об этом не говорим, пусть принимают за летчиков. Жена технаря — не звучит…
К а т я. Девушки! Сколько их в поселке — красивых, славных, а ты…
Р о ж к о в. Сама сказала, что о нас в поселке думают… Вот и хорошо! «Живет моя зазноба со мною в терему».
К а т я. Чудной! Ну что ты во мне нашел? Однажды папа назвал меня жалмеркой. Если и ты из жалости…