Нахаловка 2
Шрифт:
Я замахнул немного водки для храбрости, все ж не каждый день у меня такая оказия случается — из мертвых восстать. Да, большую часть того, что я собирался поведать Али-Бабе, будет чистой правдой, лишь немного подредактированной мною, чтобы в нее было проще поверить. Не знаю, смогу ли провернуть этот сомнительный финт ушами, или напрочь настрою Махмуда против себя. Но лучше попробовать, чем потом жалеть, что ничего не сделал, когда такая возможность у меня была.
Поднявшись со своего места, я подошел к старику и, наклонившись к самому уху (вокруг уже стоял основательный
— Дед, есть серьезный базар.
Старик, который не выпил за столом ни капли спиртного, слегка развернулся, встречаясь со мной взглядом:
— Настолько серьезный, Тимка, что попозже никак нельзя?
Я резко мотнул головой, а потом рубанул себя ладонью по горлу, вот так, дескать, до зарезу нужно поговорить:
— Дед, если я с тобой сейчас не побазарю, я с ума, нахрен, сойду!
— Прямо вот так? — Недоверчиво усмехнулся Махмуд. — А чего с этим не к Вальку? Или к Глашке? К Алехе, на худой конец? А? Ты ж в курсе, Тимка, что с меня мозговед хреновый — соплей не выношу!
— Да знаю я, дед, не маленький уже! А только кроме тебя мне никто не поможет! Это только тебя и меня касается.
— Ну, говори, мелкий, что там у тебя за беда стряслась? — Согласился на беседу старик.
— Дед, ну ты чего? Не здесь же? Во-первых -о шумно, а во-вторых — не стоит чужие уши греть.
Старик еще раз внимательно посмотрел на меня своими проницательными глазами (и когда только поумнел? Ведь, когда мы «расстались», был совершенно недалеким исполнителем), а после кивнул:
— Действительно. Пойдем, Тимка, куда потише.
Старик вылез из-за стола и неторопливо засеменил в сторону виднеющегося из-за деревьев особняка. Но в дом мы заходить не стали, старик свернул к беседке, где мы уже имели с ним разговор в первый день моего вселения в это тело. Махмуд уселся на лавку, а я уселся через стол напротив него, оставляя себе свободу маневра, если что-то пойдет не так. Терпеливо дождался, когда Али-Баба раскурит свой неизменный кальян и сделает пару-тройку затяжек.
— Давай, внучек, вываливай свой серьезный базар, — невозмутимо, как это умеют только азиаты, произнес таджик.
Хотя, огонек интереса в его глубоко запавших прищуренных глазах я, все-таки, заприметил. Ну, держись старый! Посмотрим, насколько это для тебя сейчас актуальна информация тридцатилетней давности.
— Эйяфьядлайёкюдль [5] еще курится! — членораздельно произнес я кодовую фразу, которая являлась ключом к общаку, и давала полное право распоряжаться этими финансовыми запасами.
Поначалу старик явно не догнал, что услышал из уст своего приемного внука. Однако через пару ударов сердца его узкие глазенки раскрылись и полезли на лоб, а зрачки расширились, едва ли не на всю радужку. Он поперхнулся набранным в грудь ароматным дымом кальяна и закашлялся. Похоже, не забыл Али-Баба наше волшебное «Сим-сим, откройся!». Вон, весь даже пятнами пошел, настолько его ошеломили эти долгожданные слова.
Да, нарочно такого не придумаешь. Как-то раз, пребывая в очередной отсидке, попалась мне в руки книжица про всякие-разные
Так что, когда у меня возникла нужда, я использовал название одного из них (самое труднопроизносимое) в качестве пароля. И Махмуда заставил выучить. Да так, чтобы подними его ночью, он без запинки это мудреное название на одном дыхании выдал. Помучиться, правда, мне с ним пришлось. Этот таджик и по-русски в те далекие годы, криво бакланил, а здесь, таки вовсе, хоть к логопеду его тащи. Но разобрались-таки. Намертво ему этот Эйяфьядлайёкюдль в память врезался, что никакими клещами теперь его оттуда не изъять. Теперь уже только смерть все сотрет…
— Откуда? — Только и смог выкашлять вместе с дымом Али-Баба.
— Леченье бабкино… — Начал я, ступая на довольно скользкий путь. Ведь от того, поверит мне дед или нет, зависели и его, и моя дальнейшие судьбы. — Я, как бы, умер, дед… Не могу точнее объяснить! — нервно мотнул я головой. — Если хочешь, сам у Лукьянихи спрашивай, какой-такой хренью она меня поила, что я такие красочные и реальные глюки словил! Дед, да меня даже после ширева так никогда не вставляло!
Старик недоверчиво слушал, не то, что, не перебивая, но даже и не открывая рта! Его, похоже, основательно вставила моя вулканическая фразочка, которую он ждал в Нахаловке всю свою сознательную жизнь. А услышал от внука, который вырос на его глазах. Вот и не знает, старый, как ему на все это реагировать. Как бы еще его удар не хватил, тогда точно — пиши пропало.
— Что ты видел? — Отливающая от лица старикана кровь делал его похожим на встреченных мною в преисподней мертвяков.
— Дед, ты это… — взволновано произнес я. — Хреново выглядишь! Сожри колесо! Есть с собой?
Али-Баба заторможено кивнул, залез в карман и вытащил хрустящий блистер с таблетками. Не глядя выдавил лекарство себе в ладонь и забросил его в рот, не выпуская меня из поля зрения.
— Продолжай! — потребовал он через пару минут, когда цвет его лица немного пришел в норму. Видимо, деду полегчало.
— Серый мир и бредущая куда-то мимо меня бесконечная колонна мертвецов, — продолжил я, убедившись, что с Махмудом все в порядке. — У кого горло заточкой вскрыто, у кого голова в хлам, а кто, и вовсе, на настоящее решето похож — пулевых не счесть… — Я остановился, чтобы перевести дух, а таджик с несомненным интересом выслушал, что я ему преподнес. — И тут из толпы дед какой-то с дыркой в голове, костлявый словно Кощей Бессмертный, вылезает и прямым ходом ко мне… — Старик напрягся еще больше, пытаясь не пропустить ни единого моего слова. — Слышь, фраер малолетний, — произнес этот дед, кашляя в кулак кровью, явно ко мне обращаясь, — ты, что ли, внуком Махмуда Али-Бабы будешь? Я сначала не понял, а потом дошло — это он про тебя интересуется.