Накануне
Шрифт:
Прапорщик заморгал, и лицо стало испуганным.
– Уб... убежали, ваше превосходительство. Еще до происшествия.
– И преступник?
– генерал поморщился.
– А вы чего же зевали... Внутренний враг - еще хуже немца... Язва отечества...
– Он же... в гражданском был... как и те...
– запинаясь и отводя глаза, ответил прапорщик.
– В общем волнении... не разобрать было... Как все побежали...
Генеральский глаз скользнул неодобрительно по морщинистому бледному прапорщичьему лицу, по университетскому значку на мундире.
– Вы так полагаете?
– голос прозвучал растяжисто и сухо.
– А впрочем, пес с ним... Он от своего не уйдет... Словят.
Генерал тронул
– Виноват, ваше превосходительство. Как прикажете доложить...
Генерал не дал докончить: он понял.
– Генерал Крымов, начальник Уссурийской конной. Я, впрочем, для верности сам позвоню командиру полка... которого? Сто восемьдесят первого?.. До свиданья, братцы... Скоро свидимся? На святках погуляете, баб пощупаете - и с божьим благословением на фронт. Вместе немцев бить будем, орлы!
Он откозырял огромной, толстой рукой. Машина двинулась, набирая ход. Унтер-офицер вздохнул облегченно и обратился к прапорщику, смотревшему вслед удаляющейся машине затуманенными, озабоченными глазами: сам позвонит... А черт его знает, о чем он позвонит.
Унтер сказал весело:
– Вот... во благовремение начальство бог привел. От цыган из Старой Деревни ехал, не иначе... А представительный какой генерал: ровно слон.
Глава 10
"Слон в экстазе"
Автомобиль - военный, дорожный, открытый - вынесся на Сергиевскую.
– Семнадцатый номер, Карпенко.
Солдат-шофер особо осторожно затормозил машину у широкого, в огромных зеркальных стеклах, подъезда. Живут же люди! Это тебе не то, что по десять человек на грязных нарах вповалку валяться, как ему приходилось в рабочей казарме, до призыва. Да и сейчас не легче.
Швейцар выскочил, придержал дверь, галунная фуражка на отлет. Крымов вылез, досадливо и брезгливо морщась, стал подниматься по застланной красным мягким ковром лестнице.
Входить было неприятно. Если бы не приказ генерала Алексеева, Михаила Васильевича, начальника штаба верховного главнокомандующего, - секретный, особого доверия приказ, - он ни за что бы не пошел на это - извините за выражение - совещание. Уже потому, что секретные дела надо делать, а не разговаривать о них. Тем паче - в большом сборище. Алексеев, конечно, прав в том смысле, что без "гражданских политиков" в этом деле не обойтись, но, по его, Крымова, мнению, правильнее было бы попросту сделать сначала, а потом приказать штатским, что им, собственно, полагается в дальнейшем исполнить. А то, изволите видеть, "уславливаться".
Прихожая завешена вся цветными, тончайшего плетения рогожками... Картины крестьянского быта: мужики на пашне, стадо у речки, пляски... Здорово сделано, вроде как на лукутинских табакерках.
Генерал, залюбовавшись, задержался у рогож. Так застал его вышедший навстречу по торопливому лакейскому докладу хозяин - отставной гвардии полковник Свечин.
– Одобряете? Действительно, шик. С кустарной выставки. Первая премия. Мужицкий гобелен, так сказать. Черт их знает! Ведь, честное слово, такой работы не постыдился бы Леблок и Миньяр. А эти - на кислой капусте, луком рыгают, шапошники... Милости просим... Наши в сборе.
"Наши". Крымов фыркнул досадливо. Свечин этот... Когда в гусарах служил, о нем говорили, что голова у него уже на рыси отстает от лошади на полкорпуса, а сейчас с либералами спутался и в политиках ходит. Еще, пожалуй, в министры ладится вылезти. Он спросил хмуро:
– Кто да кто?
Они шли уже по огромному залу, пустому - только рояль белого лака в углу и вдоль стен тонконогие золоченые хрупкие бальные стульчики. Свечин ответил, оглянувшись зачем-то и шепотом:
– Согласно указанию генерала Алексеева все лидеры "прогрессивного думского блока", из октябристов
Крымов буркнул:
– А вы... медведя не убив, шкуру делите? "Состав правительства"...
Свечин просмеялся коротким, жирным смешком - самодовольным, как все в этом лощеном, высоком и дородном человеке в дорогом, английской кройки костюме.
– Предусмотрительность никогда не вредна. И какой же, между нами говоря, "медведь"? Скорее: бло-ха!
И распахнул дверь, пропуская генерала вперед.
В столовой темного дуба, вкруг длинного - белая скатерть до самого пола, - уставленного бутылками, кувшинами, вазами, блюдами стола сидело человек пятнадцать штатских разного возраста. В черных застегнутых сюртуках, белых крахмальных воротничках, они имели вид торжественный и недвижный. В возглавии стола, на почетном конце, - кто-то седоусый, до такой последней точки благообразный и лоснящийся, что от полных, не по-старчески розовых щек словно сияние струилось. "Иисус престарелый, смешливо и зло подумалось Крымову.
– Эк его... раскормили. Да и другие - в масть. Тайная вечеря".
Он наклонился, приостановясь на пороге, к Свечину:
– Кто такой? На каких хлебах?
– Милюков, - коротко и почтительно ответил Свечин.
– Кадет. Го-ло-ва. Английской, как вам, конечно, известно, ориентации. Я, с вашего разрешения, рядом с вами сяду. Большинство вам, вероятно, незнакомо. Я буду осведомлять, кто именно говорит.
Знакомых действительно не было. Только один Гучков, пузатый, усатый, обрюзглый. Под предлогом земскогородских и военно-промышленных своих дел он все эти годы путался по фронтам, был и в крымовской бригаде: отсюда знакомство. Пройдоха, интриган, авантюрист первого ранга. Но бесспорно нужный человек - банковский воротила и политически заякорен сильно: правой рукой был у Столыпина, а это - марка. Генерал Алексеев с ним в дружбе особой. Крымов нехотя оскалил зубы встречной улыбкой, пожал протянутую ему руку - назло - во всю медвежью силу своей лапищи, так что у Гучкова побелели скулы, сделал остальным общий поклон и сел на пододвинутый хозяином высокоспинный резной стул.
Гучков, покачивая корпус с особым достоинством, вернулся к своему месту. Сосед, плотный, высоколобый, прямые черные волосы зачесаны назад, сказал ему, весело поблескивая глазами:
– Какой симпатичный... Такой - не выдаст, будьте уверены... И темпераментный, видимо. А вот уши - смешные.
Гучков кивнул и ответил шепотом:
– Совершенно верно, Николай Виссарионович. Честнейший и очень темпераментный человек. В армии его, знаете, как зовут: "Слон в экстазе".
Глава 11
Тайная вечеря
Совещание открыл Милюков, ласково жмуря глаза за золотыми очками.
– Начнем с общей информации, я полагаю: целесообразно проверить, одинакова ли у нас оценка катастрофического положения, в котором находится родина.
Свечин прогудел в ухо Крымову:
– Кушайте, Александр Михайлович. По условиям трапезы приходится обходиться без лакеев: будем уж как-нибудь сами... Демократически... Водочки разрешите? Икры, балычку, омара? Или вот... заливное... Говорит Коновалов сейчас - изволите знать? Текстильный король, так сказать, руководитель московской биржи, первый друг и сотрудник братьев Рябушинских... "братьев-разбойников", как мы их зовем, хе! Между ним и Гучковым черноволосый - Некрасов, кадет. А рядом - Терещенко, сахарозаводчик, миллионер. Меценат - любитель искусств. Весь цвет литературы кормится около него. По партийности - и кадет, и народник. Чрезвычайно достойный человек.