Накануне
Шрифт:
– До смены? Надо мастеру...
– Еще кому?
– глумливо воскликнул Клим.
– Ты кто такой есть, чтобы у всякой шкуры хозяйской спрашиваться. Ушел и ушел. Ну, в штраф запишет... Тоже - дерьма...
Вышли за ворота. Клим сказал:
– Гляди-ка... чего там маячит? А ей-богу, сукин сын шпик.
Сосипатр пригляделся. В самом деле, подозрительный какой-то человек. Пальтишко - обтрепанное, а котелок, как у барина. И воротник поднят, чтоб лицо прикрыть. Еще не хватало. Раньше
– Пойдем прямо на него. Небось, даст деру.
Крепыш возразил, однако:
– Ну, брат, как бы самим не пришлось деру давать. Он, думать надо, здесь не один... смотри, героем каким ходит, на всем виду... Нынче вообще с чрезвычайной оглядкою надо. Провалы. Не знаю, у вас как, а даже у нас на заводе люто. Пойдем от греха кругом, через лес...
– Через лес, так через лес, - согласился Сосипатр.
– И в самом деле, пожалуй, лучше, а то еще на след наведем...
Шпик остался на дороге. Приткнулся к фонарю, глазами следит за воротами. Другого кого-то ждет, ясно. И на сердце Сесипатра стукнуло.
Не Марину?
Крепыш шепнул, вытянув шею:
– Сов считаешь? Не видишь: зазевался легавый. Ходу!
На лесной тропке не было ни души. Шагали быстро.
– Ты все же аккуратно иди. Чтобы след в след.
Это сказал третий, бородатый и сумрачный, молчавший до тех пор.
"Серьезный человек, конспирацию знает", - одобрительно подумал Сосипатр. И оглянулся назад, через голову крепыша, шедшего следом. Завода уже не было видно - одни сосны заиндевелые вкруг да сугробы. Далеко отошли, слежки нет.
Коротыга оскалился:
– Беспокоишься? Будь спокойненький. Держи вправо.
Сосипатр приостановился.
– Вправо? Почему? Завод же - в той стороне. Там дорога.
Коротыга захохотал.
– Какая дорога, ты раньше спроси.
Догадка нежданная рванула мозг. Но раньше, чем Сосипатр успел двинуться, выпростать глубоко задвинутые в карманы руки, назвавшийся Климом схватил крепкой и сноровистой хваткой за локти. С двух сторон глянули в упор, в лицо револьверные дула.
– Не рыпайся. Порешим на месте. Имеем благословение.
Сосипатр стиснул зубы. Руки так и остались в карманах.
– Сволочи!
"Клим" загоготал гусем из-за спины.
– Какие есть. С тем и бери.
Бородатый уже шарил по карманам. Паспорт, рабочий знак, кошелек, в кошельке - семьдесят три копейки.
– Эх... ты... государственный банк! Направо пошли, целинкой, ребята. На шоссе выйдем, что мимо сто восемьдесят первого казарм. Тут всего ближе... Прямо к "Крестам" потрафим, на ихнюю новую квартирку.
– Неудобно, - басом сказал бородатый.
– Там у казарм день и ночь солдаты учатся.
–
– В случае чего он ему еще в затылок прикладом поддаст. Видал, какой у него затылок располагающий. Дурного слова не скажешь: красивый парень, только что не в теле - не тот харч. Небось, которым девкам от тебя мор? Был, надо сказать, как нынче ты свое отгулял: теперь пусть за тебя другие побалуются.
Глава 8
Сто восемьдесят первый
На снежной полянке против красных кирпичных низкорослых казарм, у самой лесной опушки, поеживаясь в зябких, "рыбьим мехом" подбитых шинелях, стоял, развернувшись в одну шеренгу, пехотный взвод. За левым флангом присел на пенек унтер-офицер: винтовка прикладом в снег - штык вверх, в небо; на штыке - зеркальце для проверки прицела.
Ни офицеров, ни фельдфебеля нет. Господа командиры ходить на строевые занятия не утруждаются: и скучно и утомительно. Отдуваются одни унтеры.
Унтер скомандовал лениво:
– По зеркалу, пальба с колена! Пли!.. Э, кобыла!.. Куда свалил дульную часть, дергун!
Очередной стрелок (стрельба одиночная), мешковатый солдатик, отвел сердито глаза.
– Руки смерзли. Второй час по плацу валандаемся... Опять же - ветер. Разве мыслимое дело...
– А тебе что?
– завалил корпус назад унтер.
– Кресло прикажешь, да еще под зад керосинку... греть... Богу воздай, что еще пузо не голое... На фронт пойдем, там, брат, и вовсе казенной частью к земле примерзнешь.
Он рассмеялся. Но смех не передался по шеренге.
– Ладно. Три шага влево. Постой-ка навытяжку, горяч больно. Следующий. А, Адамус? Здорово... С утра не видались... Как стоишь! Подпоясали гуся на мороз! Подтянись! Солдат при всех обстоятельствах бравый должен быть... А у тебя - тем более, имя - знаменитое: Адамус. Всякая собака обязана кличку свою оправдать. Адам - первый человек был, сам господь бог из навоза кухарил, до своего подобия возвеличил, а в тебе - какое подобие? Один навоз. Ну, что скажешь?
Адамус, горбоносый и черный, по сложению тщедушный солдат, молча смотрел в лицо унтеру. Унтер повертел винтовкой. Заиграло на зимнем, красном солнце стекло.
– Ты что, только по-еврейски обучен, русского языка не разумеешь? Тебе господин фельдфебель когда последний раз морду бил?
На дороге, из лесу, показались четверо. Солдаты обернули головы к ним. "Вольные" по этой дороге редко ходят: место военное - караулы и патрули могут задержать. Ведь шпионов немецких по городу рассыпано предупреждение было - не счесть. Солдатам поэтому приказано настрого: подозрительных, если у казармы окажутся, задерживать.