Наложница фараона

Ланг Якоб

Елена смотрела на сына, словно бы не могла поверить, что вновь увидела его, живого и невредимого. На лице ее застыло странное какое-то выражение деликатной замкнутости, казалось бы, совершенно неуместное сейчас. Андреас смотрел на нее даже как будто с испугом.

Но Михаэль, сам отец сына, понял, кажется, ее потрясение.

— Я мог бы сам отвести его к тебе, Елена, — обратился он к женщине, — но вот решил, что здесь, у меня, он быстрее опомнится. Вот, возвращаю его тебе, спокойного и тихого, как треножник, с которого сняли кипящий котел.

Никто не засмеялся.

Андреас решительно подошел к матери близко и остановился, чуть запрокинув голову, глядя

на нее внимательно и почти уже с отчаянием. Елена вдруг увидела этот взгляд сына…

Никто не заметил, так быстро это сделалось, но вот уже мать и сын стояли, крепко обнявшись. Она прижала его милую голову к своей груди, он обхватил ее за пояс и вдыхал ее родной запах — какой-то сухой и сладкий — дыхание ее тела…

Всем в мастерской полегче стало.

Андреас увидел и почувствовал, что мать снова прежняя. Он быстро заговорил, показывая ей на золотые украшения. Она коротко отвечала.

— А это римоним, — сказал Андреас, скрывая своей возбужденностью чувство вины перед матерью. Это чувство уже мучило его…

И вдруг он быстро спросил:

— Мама, а можно я буду учиться у Михаэля? — спрашивал мягко, словно послушный ребенок, который доверчиво ждет награды за свое послушание. И тотчас обернулся к Михаэлю, — Ты возьмешь меня учиться?

Это было неожиданным и для матери и для Михаэля. Но тотчас они подумали, а почему им самим не подумалось такое. Ведь и вправду Андреас может учиться у Михаэля. И почти вместе:

— Да, конечно! Я рад буду!.. — немного смущенный Михаэль — быстро подумав, а вдруг Елена полагает, что он сам такого не предлагал, потому что не так хорошо относится к ней и к ее мальчику…

— Если Михаэль позволит… — деликатно — Елена…

Всем даже стало весело.

— Не бойтесь, госпожа, — обернулся к Елене Элеазар, — уберегут вам ваш драгоценный камешек.

— Настоящий творец драгоценности камня — гранильщик, — с важностью сказал хрипловатым голосом старый Зевул.

Он принялся говорить, что неограненный драгоценный камень — это еще совсем и не драгоценный камень, и только огранка может сделать камень истинно драгоценным…

— Гранильщик может ведь и испортить камень…

— Эй, Зевул! — Михаэль посмотрел насмешливо. — Ты еще успеешь рассказать ему все это. У нас будет довольно времени и для разговоров и для работы!..

Андреасу казалось (было такое ощущение), будто он и вправду вернулся из далекого путешествия; и теперь все, к чему вернулся, ощущает через пережитое в пути — дороже, милее. Так чувствовал он и мать — эту обновленную тревогу за нее, радость, когда увидел ее, любовь к ней… И мать это почувствовала; обрадовалась. Улыбка расцвела на ее лице светом (а обычно такая сдержанная) — это снова ее милый Андреас…

Теперь ему так хотелось научиться делать все эти красивые, прочные и такие тонкие вещицы, хотелось оживлять самому драгоценные камни. Уже казалось, что он всегда этого хотел. Он вдруг подумал о путешествии и решил тотчас, что непременно совершит путешествие, но когда станет совсем взрослым и сильным. Многие будут знать его и оказывать ему гостеприимство, показывать все разное и красивое. Он поедет на коне… Всадников в богатой красивой одежде он видел в городе, но прежде и не мечтал даже о том, чтобы таким стать. А теперь он почувствовал, что мечты его стали смелее; это потому что они обрели опору — его будущее ремесло-искусство… Теперь он совсем не сердился на Элеазара. Он просто думал: как странно это все и занятно — вот он встретил Элеазара и захотел получить от него то, что Элеазар мог бы ему дать; но Элеазар не захотел дать ему это; казалось бы, очень плохо

для Андреаса, а вот получилось хорошо — ведь благодаря Элеазару он пришел в мастерскую Михаэля и теперь знает, чего ему хочется на самом деле; теперь ему правильно хочется. А прежде было — неправильно. Но едва все это выстроилось так соразмерно в его сознании, как начали исподволь возникать совсем другие мысли, поначалу смутные, затем все более определявшиеся и смущавшие его. Да, теперь ему кажется, что все теперь, как надо. Но если бы Элеазар все-таки взял бы его с собой, тогда было бы другое «как надо», и оно тоже, конечно, казалось бы Андреасу правильным. Значит, существует ли некая предопределенность, правильная последовательность событий, приводящая к правильному, «как надо» результату?.. И ведь разве уже конец? Разве Андреас знает, куда, к чему приведет его то, что он научится гранить драгоценные камни и работать по золоту и серебру? И значит, все открыто, разомкнуто; и нет последовательности, нет никакого конца, а просто это люди сами себе придумывают в своей жизни все это: последовательность, концы разные, и разное такое — «как надо» и эту самую правильность…

— Андреас, ты сердишься на меня? — как раз, будто подслушав его мысли, подошел к нему Элеазар из Бамберга.

— Нет, — мальчик поднял на него глаза и отвечал серьезно, искренне, и как-то прозрачно.

— Завтра я уйду, хотел бы проститься с тобой.

Андреас чувствовал, что этот человек испытывает искреннюю приязнь к нему, сердце мальчика тотчас отозвалось искренне.

— Когда-нибудь вы сможете вернуться? — спросил он участливо.

— Не знаю, захочу ли я возвращаться.

— Я не хочу, чтобы вам было плохо…

Разговор велся тихо и доверительно. Мальчик сидел, чуть пригнувшись вперед, пристроился на краешке скамьи; взрослый мужчина в длинном кафтане и остроконечной шапке склонился к нему, опершись крепкой ладонью полусогнутой в локте руки о столешницу…

Михаэль в это время вполголоса беседовал с Еленой. Она опасалась, нет ли в ремесле ювелира чего-нибудь такого, что могло бы повредить здоровью. Михаэль успокаивал ее, что-то объяснял, брал в руки и показывал какие-то небольшие инструменты. К нему подошли подростки Маркус и Бэр, и спросили, можно ли им идти. Он отпустил их и продолжал говорить с Еленой. Старый Зевул, неразборчиво ворча, взял со стола золотую вещицу, с которой возился Маркус, и принялся вертеть ее в пальцах придирчиво, подносить близко к своим глубоко запавшим глазам, чуть ли не нюхать; и все не переставал ворчать…

Между тем, Элеазар закончил свой разговор с мальчиком и подошел к Михаэлю и Елене, которые тоже, кажется, заканчивали свою беседу. Елена посмотрела озабоченно на Андреаса; она думала о том, что он очень устал и надо поскорее накормить его и уложить. Она отошла от мужчин, заговоривших о чем-то своем, и подойдя к мальчику, протянула к нему руки. Он с улыбкой протянул руки ей навстречу. Мать бережно взяла руки сына в свои и спросила тихонько, ласково:

— Пойдем домой, сынонька? Пойдем, солнышко? Поздно уже… Ты еще не ел ничего…

— Сейчас пойдем, — отвечал он открыто и мило — ее прежний Андреас.

Он подбежал к Элеазару и быстро сказал ему, что придет утром в мастерскую Михаэля, чтобы проститься… Элеазар быстро положил ладонь ему на плечо. Затем обратился к Михаэлю и Зевулу:

— Успею ли я сегодня повидаться с вашим Гиршем Раббани?

Михаэль и Зевул заговорили разом, примешивая к своей быстрой речи множество древнеиудейских слов. Но тут Михаэль вспомнил, что еще не все сказал Елене и, оставив Зевула и Элеазара, подошел к ней.