Намбандзин
Шрифт:
Спальня владельца замка находилась в северной части второго яруса ягуры (главной башни), сложенной из бревен. Я предложил подорвать северную стену. Пороха у нас было много, потому что на деньги, вырученные за предыдущие операции, купили большую партию индийской селитры. Часть его мы принесли сюда в двух специально изготовленных, больших, толстостенных, глиняных, лакированных кувшинах с очень узкими горлышками, через которые были пропущены пропитанные селитрой фитили, а потом залиты смолой. Даже если стена не рухнет, должен начаться пожар, обитатели выскочат во двор и там уж кому повезет. Обычно синоби просто поджигали тэнсю, но в сезон дождей это очень трудно сделать снаружи, а хорошенько поджечь изнутри, чтобы не успели потушить сразу, еще сложнее.
Последние капли дождя отстучали по моему мокрому капюшону — и стало тихо
С севера в тэнсю на первом ярусе была кладовая с входом со двора, в которой хранили древки копий и бамбуковые мечи для кэндо — уроков фехтования. Напротив располагалась казарма асигару. Видимо, они и тренировались с помощью этих деревяшек. Мы с Данзё расположили оба кувшина у дальней стены, привалив всем, что попалось под руку. Мой помощник достал кресало и начал высекать огонь. Я думал, у меня одного в стрессовых ситуациях не получается с первого раза. Фитили мы все-таки подожгли, после чего пересекли бесшумно двор и взобрались на сторожевой ход, по которому переместились к южной стороне замка. Там нас ждали четверо соратников. Отважные парни хотели понаблюдать с севера. Они плохо представляли, что могут наделать килограмм тридцать пороха в закрытых емкостях, расположенных в закрытом помещении.
Громыхнуло здорово. Я лежал с открытым ртом, поэтому слабо долбануло по барабанным перепонкам, а вот Като Данзё, видимо, не послушал мой совет, потому что захлопал ладонями по ушам. Тэнсю устояла. Не мудрено, ведь их строят испокон веков в сейсмоопасной зоне. Зато северная стена обрушилась до третьего яруса, открыв внутренние помещения. На нижних двух уже полыхал пожар. Во дворе между обломками, часть которых тоже горела, валялись или ходили-ползали люди. Почти все были в нижней одежде. Кое-кто окровавлен. Двое мужчин поднимали третьего — плотного мужика с выбритой спереди головой, как заведено у самураев, у которого, как я понял, была сломана левая нога, потому что была неестественно вывернута вбок.
— Выведите моих детей! — орал он.
Я не видел, как в него выстрелили из духовой трубки. Заметил только, что самурай дернулся, после чего смолк и начал медленно оседать. Маленькая стрелка была отравлена сильным ядом.
Като Данзё дернул меня за рукав: пора сваливать! У веревки с мусингами он жестом предложил мне спуститься первым. Оказавшись на землю, я сделал пару шагов и опять попал в самую грязь. Двое наших уже переправились через ров. Остальные пропустили меня вперед. Переплыв ров, лежа на плоту, я на противоположном берегу задержался, смыл часть грязи с туфель. Впрочем, уже через несколько шагов ее налипло еще больше. Свинья грязь везде найдет — это, наверное, про меня.
13
Ханако всегда встречает меня у порога дома, улыбается счастливо и кланяется. О возвращении отряда с задания караул сообщает сельчанам заранее. Не знаю, насколько искренна ее улыбка, ведь из дома зажиточного самурая, правда, сожженного вместе с трупами хозяина, его жены и их сыновей, переместилась в деревенскую лачугу, и служанка теперь всего одна — та самая старуха, которая раньше обслуживала меня. Зато, как и раньше, ничего не делает, только любит мужа и тренькает на хэйкэ-биве. Это что-то типа лютни грушевидной формы общей длиной сантиметров восемьдесят и шириной около сорока, опять таки позаимствованной у китайцев, у которых называется пипа. Пять ладов, сильно выступающих, поднимающих четыре шелковые струны выше, чем у европейской сестры. Биву кладут на колени, зажимают струны между ладами и ударяют медиатором — гусиным пером или костяной пластинкой, довольно большой, и подпевают заунывно. В общем, я купил жене этот инструмент, но попросил не насиловать при мне часто.
В любви Ханако услужлива, всё для мужа. В сексе сперва была скованной, но быстро вошла во вкус и начала терять контроль над собой. У японцев все должно быть ровно, без ярких эмоций и громких звуков. Ее неприличное поведение по ночам списывали на размеры моего члена, который, по мнению наших односельчан и особенно
Я занимался обучением одиннадцати юношей — по количеству имеющихся у нас на тот момент аркебуз — когда увидел процессию из трех десятков всадников, которая двигалась к деревне. Поскольку тревогу не объявляли, визит был запланированный. Что и подтвердилось, когда наши дзёнины во главе с Каваи Аки вышли навстречу гостям, и на стрельбище прибежал посыльный лет десяти и сообщил, что ждут и меня.
Переговоры проходили в тени трех раскидистых каштанов. Там постелили циновки из рисовой соломы, на которые сели наши дзёнины, а напротив них самурай лет двадцати и его помощник лет тридцати. Оба мелковаты и сухощавы. Позади своих командиров стояли тюнины и самураи. Оба важных гостя сняли шлемы со зверскими красно-желто-сине-зелеными масками, но остались в доспехах из железных пластин, не удивлюсь, если из цементованной стали, и по две катаны торчали за поясом, хотя наши все были безоружны и бездоспешны. У младшего по возрасту было властное лицо человека привыкшего, что его приказы выполняют без обсуждений и очень быстро. Это впечатление не портили даже оттопыренные уши. У него длинный нос, под которым узкие усики, маленькая бородка клинышком и под нижней губой «плевок» из черных волос, наверное, позаимствованный у какого-то намбандзина. Всё европейское сейчас в моде у нихонцев. Голова сверху выбрита. Волосы с боков и сзади собраны в хвост, смазаны маслом, сложены вдвое на краю выбритой части и перевязаны. Считается позором, если они вдруг развяжутся на людях. В бою это примета поражения, смерти. Если катаной смахнут весь пучок, это тоже стыд и срам, но меньше. Второй, видимо, старший советник, выглядел мягче и слабее, но намного подлее. Интуиция подсказывала мне, что у этой гадины даже дыхание ядовитое, что лучше держаться от нее подальше. Наши женщины принесли для сидящих пять низеньких столиков, на которых расставили приборы для чая, наполнили чаши типа пиал свежим, горячим напитком. Кстати, японцы заваривают чай горячей водой, немного не доведенной до кипения, где-то градусов девяносто. Только после того, как гости и хозяева сделали по паре глотков, начались переговоры.
Из обращения дзёнинов к гостям, я понял, что к нам наведался номинальный даймё провинции Овари по имени Ода Нобунага, а его советника звали Сасса Наримаса. Нам предложили убить несколько членов рода Ода: дядю, младшего брата и несколько дальних родственников даймё. После смерти три года назад главы рода Оды Набухидэ власть формально перешла к его второму сыну (старший был от наложницы) Нобунаге, который не нравился старейшинам, поэтому поддержали третьего сына по имени Нобуюки. Они бы давно расправились с официальным наследником, но он был зятем Сайто Ходэтацу (Гадюки), который после победы в сражении, в котором участвовал и я, стал даймё соседней провинции Мино и заимел очень большую и сильную армию. За каждое убийство нам будут платить отдельно. Если справимся, и Ода Нобунага станет реальным правителем Овари, то весь наш клан возьмут на службу. Тогда каждый житель деревни, включая детей, будет получать в год по одному коку риса, тюнины по три, дзёнины по пять, а синоби на службе — дополнительную плату по заслугам.
— Я слышал много хорошо о ваших людях. Надеюсь, что мы договоримся, и вы не подведете меня, — закончил Ода Нобунага.
Предложение было, так сказать, эксклюзивным. Я не сомневался, что его примут. Но было бы глупо согласиться вот так сразу. Судя по тому, что дзёнины пока молчали, они, видимо, думали так же.
Я пришел им на помощь, наклонившись к уху Каваи Аки, позади и слева от которого стоял, и спросил тихо, но достаточно громко, чтобы услышали и гости:
— Убить надо будет так, чтобы все знали, по чьему заказу это сделано, или заподозрить должны кого-то другого?
Старший дзёнин кивнул, то ли соглашаясь, то ли подтверждая, что услышал меня, и повторил вопрос, обращаясь к гостям.
Даймё замешкался, решая, что выгоднее, и ответил Сасса Наримаса:
— Лучше второй вариант, и желательно, чтобы подозревали Такэду Харунобу или Китабатакэ Харумото.
— Это будет стоить дороже, — не сплоховал Каваи Аки.
— Мы увеличим плату за каждого человека, — сразу согласился даймё провинции Овари, после чего спросил у дзёнина так, будто меня рядом нет: — Кто этот намбандзин?