Намбандзин
Шрифт:
Я медленно, чтобы не приняли за бегство, проехал к левому флангу своих подчиненных. Там, не слезая с коня, достал мушкет из чехла, прикрепленного позади седла справа. Дистанция до цели была более сотни метров. Прицелился тщательно в шлем с позолоченными рогами и, задержав дыхание, нажал курок кремнёвого замка. Выстрел прозвучал в промежутке между залпами, и несколько задних Красных дьяволов обернулось. Мой конь вскинулся малость от испуга, хотя был приучен к выстрелам. Я удержался в седле. Занимаясь этим, не увидел, попала пуля или нет. Мори Нагаёси все еще сидел на лошади и не проявлял никаких признаков ранения. Я протянул мушкет Горо, следовавшему пешочком следом за мной, неся второй и патроны. Слуга взамен дал мне заряженный, а сам
Увидел мой точный выстрел и Ода Нобутацу, которого я в свое время, правда, недолго, учил стрелять из мушкета. Правильно оценив ситуацию, он приказал своим подчиненным, коннице и пехоте, ударить по правому флангу противника, который был в смятении после смерти командира. К тому времени и центр вражеской армии сильно прогнулся в результате методичной и продолжительной стрельбы Красных дьяволов.
У строгой японской иерархичности, почти обоготворении любого руководителя, есть слабое место: как только остаются без командира, превращаются в неуправляемое стадо. Воины Мори Нагаёси не выдержали удар, побежали. Следом за ними драпанул центр, а потом и левый фланг, по которому ударила конница Токугавы Иэясу. Дальше было избиение удирающих. Точной цифры погибших врагов никто не знал, но только голов принесли Токугаве Иэясу более двух с половиной тысяч, в том числе простреленную Мори Нагаёси и убитого копьем Хори Хидэмасы. С нашей стороны потери составили всего шесть сотен.
Нам было не до любования головами. Оставив небольшой отряд позаботиться о раненных и похоронить убитых, мы быстрым маршем двинулись к Комаки. Были реальные опасения, что враг напал на наши основные силы и разгромил их. Правда, в таком случае к нам постоянно прибывали бы гонцы с известиями, но мало ли что…
Хасиба Хидэёси не воспользовался шансом, решив, наверное, подождать донесения о победе своего экспедиционного корпуса. Получив прямо противоположную весть, он постоял еще немного за построенной его воинами стеной, после чего отправился восвояси вместе со своей грозной армией. Это сочли поражением, и кое-кто из самураев-перебежчиков вдруг осознал свою позорную ошибку и вернулся под наши знамена. Всё-таки Хасиба Хидэёси был хорошим администратором, но посредственным полководцем. Воином надо родиться, а он так и остался рачительным крестьянином в доспехах самурая.
73
Дальше начались политические игры. Хасиба Хидэёси понимал, что еще один неудачный поход на нас — и его уберут соратники, поэтому начал обрабатывать наших союзников, переманивая одного за другим. Даже Ода Нобукацу признал себя вассалом в обмен на возврат всех владений. У Токугавы Иэясу не пошла кругом голова от победы, а было понимание, что с таким сильным врагом лучше помириться. Начались переговоры, в результате которых десятилетний Токугава Огимару, второй сын, рожденный от наложницы, ставший наследником после смерти старшего, был усыновлен и получил родовую фамилию Хасиба. Явиться лично и признать таким образом вассалитет Токугава Иэясу отказался. Ему было западло становиться холуем какого-крестьянина. Так что отношения как бы поставили на паузу. С одной стороны породнились, с другой каждый сам по себе. Поэтому мы готовились к очередному сражению. Весь порох, пули и хороку, изготовленные в моих мастерских, шли в арсеналы даймё, который платил золотыми косюкинами.
В один прекрасный во всех отношениях день я отправился на рыбалку на восьмивесельной лодке, изготовленной под моим руководством. Заодно решил узнать, что это за европейский корабль дрейфует неподалеку. В этих краях они появляются редко и ненадолго, следуя в «море» Исэ. Это была большая каравелла-редонда (прямые паруса на фоке и гроте и латинский на бизани). Впрочем, португальцы все свои
Завидев нас, на каравелле засуетились, но, оценив угрозу, быстро успокоились. На правом борту, к которому мы подходили, собрался весь экипаж, слишком маленький для такого корабля. Многие были с оружием. Давно я не видел такого количество длинно- и густобородых мужчин. У нихонцев растительность на лицах жидковата.
Поприветствовав на португальском языке, я спросил:
— Могу поговорить с капитаном?
После паузы, которую, как подозреваю, вызвало мое знание их языка, и перешептываний мне ответили:
— Поднимайся на борт один.
Они спустили штормтрап. Темный, просмоленный борт пах, как мне показалось, морскими странствиями. Немного ниже планширя торчал обломок костяного наконечника стрелы. Такие используют бедные самураи, асигару и пираты. От пушек, принайтованных не по штормовому возле закрытых портов, пять на правом борту, пять на левом, сильно воняло пороховой гарью. На палубе были расстелены паруса с прожженными дырами, которые, видимо, латали перед моим прибытием. И члены экипажа смотрели на меня настороженно, хотя видели, что европеец. Как догадываюсь, недавно побывали в знатной переделке.
— Алехандру Нильсен, — представился я. — Оказался здесь после кораблекрушения. Теперь служу командиром восьми тысяч аркебузиров у местного фидалго кавалейру Токугавы Иэясу. Приплыл к вам, чтобы узнать, какими ветрами вас сюда занесло и не нужна ли какая помощь?
В Португалии знать сейчас разделена на два ордена, первый и второй, в каждом из которых по три класса и четвертый для священнослужителей. Классы имели название, причем во втором менялись местами слова первого. Так фидалго кавалейру был представителем первого класса первого ордена. Тот же класс во втором ордене назывался кавалейру фидалго. Не знаю, можно ли отнести Токугаву Иэясу к наивысшей знати Нихона, но ведь и португальцы не знают этого, а звучит для них круто.
— Я капитан Антониу Перейра, — преставился коренастый кривоногий мужчина с мощным крючковатым носом и густой черной бородой, заплетенной в три косички, перевязанные грязными бледно-красными узкими ленточками. — Пойдем ко мне в каюту.
Вход в нее со шканцев высокого полуюта, в центре него. Была каюта шириной метра три и длиной до кормы, представляя собой анфиладу из трех отсеков. Свет в первый попадал из приоткрытого люка в подволоке, а в последний — через бойницу в корпусе, закрываемую деревянным щитом, сейчас стоявшим под ней на палубе. Хозяин оставил входную дверь открытой. То ли опасался меня, то ли для сквозняка, который заметно выдувал духоту из нагретого солнцем помещения. В первом отсеке слева от двери был стол, приделанный одной стороной к переборке, а вторую поддерживали две толстые ножки. У узких сторон были лавки и у противоположной переборки стояли две трехногие банки. Антониу Перейра показал мне на ближнюю лавку, а сам сел на дальнюю. Свет через люк падал на меня, капитан был в тени. Такое впечатление, что я на допросе.
Чтобы избавиться от этого чувства, я первым задал вопрос:
— На пиратов нарвались в Сето Найкай (Внутреннее японское море)?
— Не знаю точно, как называется, первый раз здесь. В проливе, что за островом, который на юге, — ответил он. — Долго гнались за нами. Ветер был южный, под полными парусами мы шли быстрее, вот и оказались здесь. Починим паруса и отправимся искать, где поторговать.
— Зря вы туда сунулись. Там территория рода Мори, живущего за счет морского разбоя, — сказал я. — Они наши враги, сюда не сунутся, можете не опасаться. Становитесь на якорь у берега и занимайтесь своими делами, сколько потребуется. Мой сеньор богат, ему грабить корабли не надо.