Намерение!
Шрифт:
– Боже, вы замерзли, – сказала она и начала согревать в руках мою левую ладонь (курил я правой).
Неужели это происходит со мной? ЧТО ЭТО ВСЕ ЗНАЧИТ?
ЧЕГО ОНА КО МНЕ ЦЕПЛЯЕТСЯ?!
Я что-то пробормотал и курил себе дальше.
10
Когда от сигареты осталась половина, она сказала с уважением:
– Вы такой молчаливый… Меня зовут Гоца. Гоца Драла. Это такое странное лемковское имя, пожалуйста, не расспрашивайте, потому что я пообещала себе не рассказывать про него ни одной живой душе. Задолбало, понимаете? – она тепло усмехнулась. – А вас как
– Петр, – буркнул я.
Гоца прoтянула руку, чтобы я ее пожал. Ну, я пожал.
– А вы фотографируете?.. – брякнул, лишь бы не молчать.
Девушка подозрительно засмеялась. Она, должно быть, насквозь меня видела, вот и развлекалась, как могла.
– Я фотографирую для развлечения. Чаще фотографируют меня. А вообще я художница.
– О! Такая молодая, и уже художница? – тоже попробовал что-то выдать я, тоже не без уважения. Вроде и комплимент, но опять попал как рукой в говно. Невезуха сплошная. – Было бы интересно посмотреть… на рисунки… – я не был уверен, называется ли это в мире Настоящих Художников именно так, поэтому для верности повторил: – На картины.
Гоца спрятала улыбку. Глазами водила за публикой возле заведения с игровыми автоматами напротив.
– Могу показать. Правда, они большие. Для этого надо пойти ко мне.
Мне послышалось, будто она имеет в виду: «ПРЯМО СЕЙЧАС», и паранойя усилилась. А вдруг это ловушка?
– А давайте я вас сфотографирую вот в этом доме, – Гоца показала на проломанную дверь справа. Это был не имеющий хозяина бомжатник, пустое трехэтажное помещение. На ночь туда часто заползали какие-то обдолбанные придурки, а днем наведывалась милиция.
Гоца уже возилась с дверью. Я помог ей – для пущего эффекта ногой, – и мы вошли. Не мог же я показать, что мне страшно?
По ступенькам поднялись на второй этаж. Гоца снимала меня фотоаппаратом со спины. Она пояснила, что как раз сейчас увлекается инфрасъемкой, и ей эти кадры нужны для видеоинсталляции. Время от времени она цокала еще и фотовспышкой, которая выхватывала из темноты стены, пообписанные граффити. Наконец мы оказались на лестничной площадке третьего этажа, перед закрытой дверью, которая уже никак не поддавалась. С улицы поблескивал слабый свет, однако здешней тьме он ничем помочь не мог. Я только слышал, как шуршит ее, Гоцы, не по-осеннему расхристанная куртка-ветровка и как Гоца дышит. Гоца поправила шарфик под ветровкой, и мы замерли без движения. Молча. Рядом.
– Вам не страшно? – вдруг спросила она, когда наши руки случайно коснулись одна другую в темноте и тут же разлетелись.
– Нет.
– Вы такой храбрый.
Гоца полезла в карман за сигаретами, и мы снова закурили. В голове кружила безумная фраза: «Можно вас поцеловать?» Но от одной мысли, что я решусь это вымолвить, все во мне немело. А попросту говоря, я стеснялся выглядеть дураком. Впервые в жизни.
11
– Давай на «ты».
– Ладно, давай на «ты», – согласилась она.
– А что ты рисуешь?
Она немного помолчала.
– Ну, это надо показывать. Это нефигуратив.
– А как это?
– Очень просто. Это когда трудно что-то опознать. Абстрактная живопись. Я очень люблю абстракционистов. А ты вообще
Я кашлянул, давая понять, что не особенно.
Гоца пояснила, что трудно говорить про нефигуратив, не показывая на примере. Но снова добавила, что это хорошо видно на примере ее собственных работ. Которые, кстати, у «нее дома».
Еще она расспрашивала меня, чем я занимаюсь, нравится ли мне работать в кафе, когда у меня смены, интересная ли тут публика, не крадут ли книжки – словом, держала меня за дурачка. Мы докурили, осторожно спустились по скрипучим ступеням вниз. После такого путешествия я почувствовал, что теперь могу вести себя рядом с ней более-менее адекватно, хотя выходки ее непослушных волос, касавшихся моей щеки, каждый раз пробуждали в животе волны беспокойства.
– Я зайду еще, – пообещала она. – Когда будет Вирста. Покажу твои фотки.
И пошла куда-то в пустой город. Несколько секунд еще звучали ее шаги. Я вернулся в кафе.
12
С самого начала она мне казалась близкой – по разным причинам. Взять хотя бы уровень ассоциаций. Я часто моделировал свою память в виде альбома фотографий, поэтому образ девушки с фотоаппаратом сразу вступил в резонанс.
В конце концов мне удалось увидеть работы Гоцы, и для этого действительно довелось побывать у нее в квартире.
В конце октября один из друзей кафе – людей, которых ты встречаешь всегда с радостью, – устроил пати в честь своего дня рождения. Звали этого человека Эдас, он был из тех же кругов клубной молодежи, что и Гагарин с Ежом. Пати началось после девяти. На улице было темно и хмуро. В кафе было накурено и весело.
Я заметил ее среди приглашенных. Мое горло сжалось, а колени размякли. Мимоходом поздоровались. Я со страхом ждал минуты, когда выяснится, что она про меня уже забыла. Может, напомнить ей о фотографиях? Лучше не надо, а то выйдет нескромно.
Тревоги сменялись повышенным сердцебиением. Еще трижды она подходила ко мне, просила принести ей пива с томатным соком. Каждый раз мы обменивались взглядами, которые можно было толковать как угодно, что я бессовестно и делал.
В эту ночь было очень людно, было приглашено несколько диджеев, приятелей Эдаса. Диджеи давали сеты, так что я наконец смог увидеть, как приблизительно выглядит клубная культура в ее квартирном варианте. «Открытое кафе», судя по встречам, которые там назначались, все больше напоминало козырный флет, где молодые люди устраивают полулегальные пати.
Моя восьмичасовая смена закончилась в одиннадцать, смена же Гагарина должна была продолжаться до утра. Официантки совершенно очумели в тучищах дыма, у них пылали лица и слезились глаза, а смена началась лишь час назад. Во всех смыслах слова в кафе стоял чад. Гремела музыка. За пульт вышел DJ ГАНС .
13
В этот вечер у меня были небольшие альтернативы времяпровождения, поэтому я никуда и не спешил. У нас с Гагариным несколько изменился расклад относительно места проживания. Один из его приятелей оставил ему ключи от квартиры-люкс на пару недель, так что мы перебрались туда.