Наощупь
Шрифт:
С легким звуком открывается и закрывается входная дверь. Ритмичный стук каблуков отсчитывает расстояние между нами:
— Скучаешь? — спрашивает Таня, замирая в шаге.
— Каждую минуту без тебя.
Она медлит. Пикает брелоком, отключая сигнализацию в своей машине, и, будто бы между прочим, интересуется:
— Ты точно не передумал? Мы едем к тебе?
Улыбаюсь. Мне понятно ее нетерпение.
— Я ведь обещал. А значит — не передумал.
Дыхание Тани сбивается. Знаю, драгоценная, знаю… И сгораю в том же огне, что и ты.
— Хорошо… —
В салоне прохладно и пахнет свежестью, но все равно нам нечем дышать. Воздух вязкий от сгустившегося вокруг напряжения. Мы — два оголенных провода под напряжением в тысячи вольт.
— Господи, мое сердце колотится так, словно я на грани инфаркта, — с губ Тани срывается испуганный смешок.
— Прижми язык к небу и чуть откинь голову. Под языком расположен внутренний энергетический канал, который питает органы грудной клетки. Станет легче.
— Спасибо… — говорит она некоторое время спустя, — от скольких бы болезней мы избавились, если бы знали эти нехитрые приемы?
— Большинству людей эти знания не помогут, — качаю головой.
— Почему? — Таня переключает скорость и чуть касается моих пальцев своими. Как и её, меня потряхивает от нетерпения. И я рад, что могу отвлечься на разговор:
— Потому что их энергетические каналы закрыты. Например, Анахата — сердечная чакра, отвечающая за способность дарить и принимать любовь.
— И что же это означает? Человечество разучилось любить?
— А разве нет? Разве не безразличие стало нормой человеческих отношений? Под соусом великой любви подают все, что угодно… Лужу выдают за океан, легкий сквозняк — за бурю… У этого явления на самом деле множество причин. Мы не умеем любить, потому что не чувствовали любви в детстве, мы привыкли лишь получать и ничего не давать взамен, а теперь удивляемся, почему чувства утратили ценность. Анахата ведь отвечает не только за любовь между мужчиной и женщиной. Ее функция — любовь во всех ее проявлениях: к детям, друзьям, самой жизни… Это чистая любовь, не имеющая никаких условностей. Зачастую заболевания сердца — это случаи наглухо закрытой Анахаты, когда наша человеческая сущность требует любить и быть любимым, а получить любовь не удается, ведь её так мало вокруг…
Таня молчит и все сильнее стискивает в ладошке мою руку. Слышу, как шевелятся мысли в ее голове, и как кипят ее чувства.
Заболевания сердца нам не грозят.
— Иногда я думаю, чем заслужила такое счастье…
— О, начинается… — я обреченно запрокидываю голову вверх. Мой голый затылок скользит по прохладной коже подголовника.
— Ну, извини, — в голосе Тани слышу улыбку, — это ведь очевидно, что без тебя ничего бы не было.
— Как и без тебя. Ты сама меня нашла. Забыла?
— А ты пришел в мои сны, когда был так нужен.
— Все сны сплетены из одной паутины…
Машина останавливается. Таня глушит мотор и, повернувшись ко мне, шепчет:
— Мои сны так точно… Давай воплотим их в жизнь?
Сглатываю, заставляя сердце замедлить
— О Боже, Степан, как красиво!
Признаться, я намучался, украшая нашу спальню. Передо мной стояла нелегкая задача — скрыть все прямые линии и углы драпировками и цветами, аромат которых теперь витал в воздухе.
— И свечи… — голос Тани предательски дрогнул. Девочка… Моя недолюбленная девочка.
— Свечи намного лучше электричества. Ток имеет частоту, не сопоставимую с изменениями, происходящими в теле при эротическом возбуждении.
— А зеркала? Здесь столько зеркал…
— А зеркала тебе помогут раскрепоститься и раскрыть свой эротический потенциал.
— Но… Степа… А как же ты?
— А я и так бесстыжий, — улыбаюсь во весь рот, перечеркивая улыбкой все сомнения Тани и все её тревоги.
— Ты невозможный, — вздыхает она, обнимая меня руками.
— Погоди… В кухне я приготовил кое-что из еды… Нужно принести, и выкупаться.
— Мы же только из душа?
— Не спорь…
Моемся быстро, по очереди. И возвращаемся в спальню.
Это так важно — угадывать без слов желания любимого человека. Но я незряч. Мне не по силам расшифровать её, заключенные во взглядах и жестах, посылы… Я разговариваю с Таней совсем на другом языке. На языке её легких вдохов.
Подхожу к любимой вплотную. Легонько касаюсь возбужденных сосков, наслаждаясь тем, как замирает ее дыхание. Тяну вверх тонкую футболку, поддевая пальцами, приспускаю трусы, поглаживаю гладко выбритый лобок. Знаю, что в Тане, как и в большинстве женщин, живет подсознательная тяга к эксгибиционизму. Ей бы понравилось, если бы я мог ее увидеть. Моя слепота лишила нас этого, но я кое-что придумал. Разворачиваю ее спиной к себе, так, чтобы она видела свое отражение в зеркале, и прошу:
— Расскажи, что ты видишь.
Она медлит, вдыхая часто-часто, как пойманная охотником лань.
— Я не понимаю…
— Расскажи, что ты видишь. Опиши мне себя. От кончиков волос и дальше… вниз по телу.
Некоторое время она молчит. Я слышу лишь звуки ее дыхания. Частого и поверхностного. Чуть отхожу в сторону, так, чтобы мое отражение не сбивало любимую с толку.
— Ну… мои волосы немного влажные после душа. Из-за этого же они завились и теперь находятся в полнейшем беспорядке. Мои глаза… выглядят довольно дико. А губы жаждут твоих поцелуев.
Таня замолкает. В тишине комнаты отчетливо слышно, как она сглатывает, смачивая пересохшее горло, и чтобы как-то ее подбодрить, я говорю:
— Отлично, у тебя хорошо получается. Продолжай.
— На моей шее бешено бьется пульс, моя грудь напряжена в ожидании ласки. Соски потемнели и стали невыносимо чувствительными. — задыхающимся голосом выполняет мою просьбу любимая. Я снова подхожу к ней, обхватываю сзади руками пышную упругую грудь и чуть прижимаю пики сосков большими пальцами.