Наперекор судьбе
Шрифт:
– Надеюсь, вы не считаете, что ваш роман сопоставим с «Унесенными ветром». Мы получили не меньше сотни рукописей, чьи авторы пали жертвами подобных заблуждений.
– Нет, что вы. Я бы не решилась на такое сравнение. Но мой роман может стать достаточно популярным. Он может подбодрить читателей. К тому же он по-своему патриотичен. Прошу вас, леди Селия, посмотрите хотя бы несколько страниц.
– Я крайне занята и не имею никакой возможности взяться за чтение прямо сейчас. Вам придется оставить мне папку с рукописью.
– Разумеется. Я вам даже не сказала рабочее название моего романа.
– Я тоже не помню, чтобы вы это говорили. Но обычно мы даем свои названия.
– Возможно, вас устроит мое. – Люси снова улыбнулась. Она была миловидной женщиной: смуглой,
– Не хочу вас обнадеживать. Шансы, что мы опубликуем вашу вещь, близки к нулю. Я вам уже говорила, что наше издательство имеет иную направленность. Но поскольку вы являетесь приятельницей моих дочерей, я попрошу кого-нибудь из наших корректоров посмотреть рукопись.
– Большое вам спасибо. Так я могу оставить рукопись у вас?
– Да. Положите папку вон туда. Венеция, ты не проводишь миссис Гэлбрейт?
– Конечно провожу. Мы собирались вместе пойти на ланч.
– Только не задерживайся. У нас еще работы невпроворот, и ее надо сделать до конца дня.
Венеция вернулась через полтора часа и заглянула в кабинет матери. Ей показалось, что Селия за все это время не вставала с места. Мать сидела, погрузившись в чтение. Ее лицо было предельно сосредоточенным, что не мешало ей с чисто читательским азартом листать машинописные страницы романа Люси Гэлбрейт и делать карандашные пометки в блокноте, лежащем рядом.
– Ты же все-таки на работе, – сказала она, хмуро глядя на дочь. – Я давно тебя жду, чтобы поговорить об этой вещи. Какое название Люси дала своему роману?
– «Милосердие и благосклонность».
– Вполне подходящее название. Мы могли бы его оставить. Скажи, а в каком состоянии ее роман? У нее есть продолжение или в этой папке все, что она написала?
– Думаю, это все.
– В таком случае, если мы наметим выпуск романа на будущую весну, ей придется поторопиться.
– На весну? Но, мама…
– Послушай, у нас на примете больше ничего нет. Мы вынуждены издать ее роман. Знаешь, Венеция, она неплохо пишет. Очень даже неплохо. Позвони миссис Гэлбрейт и скажи, что завтра я хочу ее видеть.
– Наша мама буквально влюбилась в Люси, – сказала Венеция, приехав на выходные в Эшингем. – Люси не может ошибаться. Как тебе нравится? Видела бы ты их в четверг! Сидят голова к голове и обсуждают роман. Конечно, Люси очень элегантно выглядит, и это ей помогает. Плюс хорошие манеры. В ней чувствуется порода…
– Насчет породы я бы не сказала, – усмехнулась Адель. – Ее отец был клерком в страховой конторе. Весь этот лоск она уже приобретала сама. Отчасти ей помог Тим Гэлбрейт и его денежки.
– В таком случае она очень преуспела. Будет надеяться, что мама об этом не узнает. Завтра они собираются посетить лондонскую редакцию журнала «Уорт». Как тебе это нравится? Спектакль для прессы. Мама вся в радостном возбуждении. – Венеция улыбнулась сестре. – Думаю, едва я впервые заикнулась о сюжете, она сразу поняла, что роман пойдет и его будут читать. Все остальное было так, для пущей важности. У нее заметно улучшилось настроение. К ней словно вернулась былая энергия. Не вся, конечно.
– Венеция, и как только ты выдерживаешь работу с ней?
– А это довольно просто. Я делаю вид, что внимательно слушаю, но совершенно не обращаю внимания на ее слова.
– Я бы не сказала, что это просто.
– Мне это удается. Я рада всему, что позволяет мне отвлечься от мыслей о Бое.
После того письма – холодного и отстраненного – Бой ей больше не писал. Он уехал, не простившись с ней даже по телефону. Его поведение настолько больно ударило по Венеции, что она запретила себе думать об этом, чтобы лишний раз не плакать. Утешение она черпала в других мыслях. Своим поведением Бой еще раз доказал: мерзавцем он был, мерзавцем и остался. В ту ночь он просто воспользовался ею, потом написал несколько красивых писем и исчез. Венеция
Венеция до сих пор не могла простить Бою тот многолетний роман с Абби. Периодически в ней закипала злость на Барти, и она поддавалась этой злости. Умом Венеция понимала: скорее всего, Барти тут не виновата. Барти не толкала ее бывшего мужа в объятия своей бывшей подруги. Но Венеция не верила, будто Барти далеко не сразу узнала о романе. Наверняка знала, однако не считала нужным ее предупредить. Быть может, даже наслаждалась чувством собственного превосходства над нею. И потом, Венеции не верилось, что роман с Абби завязался у Боя по чистой случайности. Не было там никакой случайности. Наверняка это Барти сблизила его с Абби. Увидела, что у обоих совпадают вкусы и увлечения, что оба такие начитанные, музыкально образованные, наделенные разнообразными способностями. Абби так разительно отличалась от его жены-клуши. Вот Барти и решила «по-дружески» помочь Бою и Абби. Возможно, она делала это с самыми искренними намерениями, предлагая Бою отдушину от домашней скуки. А возможно, это был некий вид «мягкой» мести. Других мыслей на этот счет Венеции не приходило. Она вспоминала, как тяжело ей было работать под одной крышей с Барти, хотя та, погруженная в работу, ее практически не замечала. Всякий раз, глядя на Барти, склонившуюся над очередной корректурой, Венеция испытывала тошнотворное ощущение. Как хорошо, что она ушла в свой ЖВТК. В издательстве сразу стало легче дышать.
Когда-то мать сказала ей, что она полюбит свою работу. Так оно и случилось. Венеция не представляла, как бы она сейчас жила без работы. Работа помогала ей держаться на плаву. Работа приносила ей чувство удовлетворенности собой. Не какой-то там жуткой гордости собой, но когда ей годами твердили, что она глупа и может лишь рожать детей и устраивать дурацкие приемы с разряженными гостями, было приятно сознавать обратное. Образно говоря, она приобретала умственную мускулатуру: гибкую, пригодную для серьезной работы. Венеция была очень благодарна матери, вытащившей ее тогда из слезливой жалости к самой себе. Поначалу Венеция сомневалась, что окажется полезным для издательства человеком. Однако время опровергло ее сомнения. Ее роль в «Литтонс» стала очень важной, особенно сейчас, когда ММ уже не могла работать с прежней энергией. Венеция была для Селии крепким тылом. Благодаря ей коммерческий отдел издательства работал ритмично и эффективно.
Венеция и сама удивлялась, откуда у нее врожденные способности к коммерческой деятельности. Точный ответ знал только Бог. Быть может, унаследовала от Эдгара, деда с отцовской стороны. Венеция буквально носом чуяла коммерческую выгоду и умела потенциальные деньги превратить в реальные. Она приходила в книжные магазины, универмаги, библиотеки и добивалась желаемых результатов, поскольку все ее идеи и предложения имели под собой крепкий финансовый фундамент. Придуманный ею клуб детской книги великолепно развивался. Теперь она подумывала провести там конкурс сочинений, оценивать которые предстояло Себастьяну Бруку. Конечно, у нее не было редакторского чутья, хотя это она нашла автора «Милосердия и благосклонности», а еще раньше предложила издать кулинарную книгу, в издательстве хватало людей с этим чутьем, включая и ее мать. Венеция понимала: потому они с матерью так хорошо и сработались, что она не пыталась вторгаться в редакторскую сферу.