Наполеон
Шрифт:
Он не обратил внимания на её напускную беззаботность, но, глядя на молодого офицера, вновь нахмурился и властно приказал:
— Выйдите, месье!
Лейтенант отдал честь и исчез, закрыв за собой дверь.
Бонапарт повернулся к жене и сжал её в объятиях.
— Жозефина, моя любовь! Моя обожаемая! Если бы ты знала, как я ждал этого мгновения. Целуй! Целуй меня! — Он сам покрыл её поцелуями, припал к её губам так крепко, что она чуть не задохнулась и начала отбиваться. — Ты любишь меня? Скажи, что любишь, моя обожаемая! Я так долго ждал, чтобы услышать, как ты скажешь это! Я люблю тебя... Я люблю тебя... Не могу выразить, как сильно я тебя
Ей удалось слегка высвободиться из страстных объятий мужа. Она тихонько и мелодично засмеялась.
— Конечно, Бонапарт. Какой ты смешной!
Она всегда повторяла эти слова, когда он становился слишком страстен, слишком пылок.
«Какой ты смешной!» Совсем как в добрые старые времена, в маленьком домике на улице Шантерен. Но она любила его! Конечно, она любила его! Он был переполнен счастьем. Она была здесь! Она была рядом! И она была удивительна — более элегантна, более красива, чем ему представлялось. И она любила его! Стоит ей только пожелать, и он завоюет весь мир и положит его к её ногам.
В порыве чувства он крепко и страстно прижал её к себе.
— Ты довольна мною, Жозефина? Я хорошо всё сделал? — Говоря это, он смеялся. Она ответила лёгким поцелуем.
— Ты чудо, Бонапарт! В Париже все только и говорят о том, какой ты удивительный. Баррас шлёт тебе свои поздравления.
Он мысленно послал Барраса ко всем чертям. Он не хотел и думать о нём. В это восхитительное мгновение во всём мире не должно было быть никого, кроме них двоих. Он по-прежнему держал её в объятиях.
— Всё, что я сделал, было сделано для тебя, моя любовь, моя обожаемая жена! Ты гордишься своим мужем?
— Конечно, Бонапарт! Я не могу не гордиться тобой. Люди здесь говорят о тебе как о Боге. Осторожнее, ты помнёшь мне платье!
Он хотел сорвать с неё это платье. Но надо было признаться: он всегда был грубым, неловким и задевал её тонкие чувства. Он всегда был с ней неуклюжим и относился к ней «с недостаточным уважением»...
— Моя дорогая, прости меня! Это всё оттого, что я переполнен счастьем. Ты снова моя! Ты счастлива со мной, правда?
Она взглянула на мужа. Казалось, голубые глаза с длинными ресницами пристально изучали Бонапарта, как будто он её озадачил. Она тихо рассмеялась.
— Бонапарт, ты ведёшь себя так, как будто мы любовники, а не муж и жена. Представь себе, что кто-нибудь увидит нас!
От него ускользнула тайная мысль, стоявшая за этими словами. Нет. Не было никакой тайной мысли. Была обычная игривость фривольной, очаровательной Жозефины — той Жозефины, которую он знал в Париже. Но она любила его!
— Нет ничего лучше, чем быть мужем и женой, моя обожаемая! Разве ты не чувствуешь этого? Мы можем любить друг друга ещё более страстно, ещё глубже, наши души навсегда сольются в едином порыве любви! Теперь мы никогда не расстанемся больше, чем на несколько дней, и то если начнётся сражение и тебе нельзя будет находиться рядом со мной. — Он снова жадно поцеловал её и почувствовал, как трепещет в его объятиях её гибкое тело. — Никогда ты не найдёшь любовника, который будет любить тебя больше, чем я! Отныне и навсегда я буду твоим единственным любовником, каким я был тогда, когда мы впервые встретились, когда ты сказала, что любишь меня, и отдалась мне! Разве не так? — Он засмеялся. — Ты помнишь ту первую ночь в твоём домике? Я думал, что сойду с ума от счастья, а ты была такой спокойной,
— Конечно, не жалею, Бонапарт. Я счастлива. Но... — Она помедлила и снова тихонько улыбнулась. — Знаешь ли, всю дорогу из Парижа я очень боялась тебя. Я не могла себе представить, каким ты будешь. Прошло столько времени с тех пор, как мы виделись в последний раз...
— Но теперь ты видишь меня, — по-мальчишески засмеялся он. — Неужели я такой людоед?
Она слегка коснулась его щеки.
— Ты милый, — улыбнулась она, — Очень милый. Совсем не тот знаменитый страшный генерал, о котором мне все уши прожужжали в Париже. — Её голубые глаза по-прежнему изучали его.
Он обожал эти голубые глаза, казавшиеся ещё чарующими в сочетании с её темно-каштановыми волосами.
— Но ты очень худой и жёлтый, мой бедняжка. Ты не должен так много работать!
Она не имела ни малейшего представления о том, как напряжённо он работал, какая невыносимая ответственность постоянно лежала на нём. Но этого от неё и не требовалось. Он подвёл Жозефину к стулу.
— Садись, моя любовь, — сказал он. — Ты, должно быть, устала, хотя выглядишь ещё более обворожительной, более красивой, чем когда-либо. Итальянское солнце так утомляет... Для меня это пустяки. Я никогда не устаю. Сегодня я провёл четырнадцать часов в карете — путь из Вероны неблизкий, — но мысль о встрече с тобой заставила меня забыть об этом. Расскажи мне о своём путешествии из Парижа. Тебе было удобно?
Да, очень. Она провела в дороге четырнадцать дней. Его брат Жозеф был очень любезен; они легко и непринуждённо болтали, и Жозеф нашёл её очаровательной. Жюно и её близкая подруга Луиза находились с ними в одном экипаже. Казалось, Жюно раздражал Жозефину. По дороге он завязал любовную интрижку с Луизой. Это вывело её из себя. А теперь, сказала она, Жюно представил в Милане Луизу как свою «официальную любовницу», открыто покупал ей самую дорогую одежду и украшения и совсем вскружил голову глупой девчонке. Он терпеливо слушал, ничуть не раздражаясь от мысли, что Жюно, который не пропускал ни одной юбки, нашёл увлечение, которое увело его в сторону от Жозефины. А не то можно было бы на миг вообразить, что Жозефине угрожала опасность. Эта мысль возникла у Бонапарта из-за его корсиканской ревности. .
— А кто, ты говоришь, этот щенок, который только что вошёл с тобой? Я не желаю, чтобы ты выходила с подобного рода людьми.
В ответ раздался мелодичный смех.
— Господи, какая чушь, Бонапарт! Он всего лишь лейтенант штаба генерала Леклерка, как я тебе сказала. Но он действительно очень мил. Дорога без него была бы смертельно скучной. Нам повезло, что он отправился с нами. Он такой остроумный, такой весёлый — каждое слово превращает в каламбур. И танцует великолепно. Почти все твои офицеры, которых я видела в Милане, такие грубые, такие невоспитанные. Я действительно не знаю, что бы делала без Ипполита Шарля. Даже если я испытывала глубокую печаль, он мог заставить меня рассмеяться. Разве ты хотел бы, чтобы я плакала, Бонапарт?