Напоминание
Шрифт:
И просил разрешения прочесть вместо него, Коржика, вводную лекцию… и тут начиналось это самое неудобство. Потому что кого же он рекомендовал вместо себя?
Никому в мединституте не известного ординатора клиники, прозванного Неординарным. И писал о нем так:
«Рекомендуемый молодой человек обладает благородным умом, обширными для его возраста знаниями и умением ясно выражать свои мысли».
Уже сообщил, видите ли, своему ординатору Алексей Платонович некоторые обязательные для вводной лекции тезисы и вложил в конверт свое приветствие студентам, которое ординатор им огласит.
А что же здесь такого
Но знают ли они хоть один случай, чтобы профессор рекомендовал вместо себя не доцента, не испытанного преподавателя, а никому не ведомого мальчишку-ординатора? Был ли случай, чтобы профессор не приступил вовремя к чтению лекций из-за одного больного в чужой больнице, в другом городе? Скажите на милость, каким образом это все оформить и огласить?!
Петр Афанасьевич решил, что лучше сей акт не оформлять и не оглашать. Пусть в день, когда ждут Коржина, явится в аудиторию ординатор, сам все объяснит и услышит, какой хай поднимут студенты.
Решал этот вопрос Петр Афанасьевич в каком-то веселом раздражении. Ибо главное — прояснилось. Пусть с задержкой, но Коржин возвращается, не ставя никаких условий. Конечно, проще было бы объяснить задержку своей болезнью, прислать справочку, как это обычно делается. И — никаких хлопот. Ладно, простим ему на радостях. Дадим срочную телеграмму. Разрешим задержаться на несколько дней.
Болезнь Паркинсона, имеющая название паралич дрожательный, — это болезнь мозга. Ее первое наружное проявление — дрожание пальцев. Постепенно начинается общая неверность движений, дрожание рук и ног, шеи и туловища. При этом необходимые нормальные движения затрудняются. Дрожание усиливается, превращается в тряску. Трясущимися делаются и голос, и зрение, а лицо все больше начинает походить на маску.
Его черты неподвижны.
Изматывает и мучительно унижает человека эта тряска, ведущая к смерти долго, иногда много лет.
В Фергане показали Алексею Платоновпчу такого больного не на первой уже ступени болезни. Этот человек был немолод и одинок. Болезнь терзала, ранила его самолюбие, ему было стыдно жить. Ничего, кроме адских дней, его не ожидало, и он молил его умертвить. Он трясущимся хрипом хрипел, требуя этого милосердия.
Милосердие это или не милосердие — слишком давний, слишком спорный вопрос для множества людей. Но для медиков нет такого вопроса. Есть закон и долг: продлевать жизнь человека в любом ее состоянии. Продлевать каждую жизнь всеми медицинскими средствами.
Не удалось узнать у Алексея Платоновича, колебался ли он хоть раз, когда обреченный взывал к милосердию отпустить его в небытие, но рассказывал, как, спросив больного: «Сейчас это сделать?» — слышал в ответ:
«Нет, вечером…» Другой говорил: «Завтра». И никто не сказал: «Сейчас».
— А если бы сказал?
— В условиях больницы, где есть средcтва, приглушающие боль, не сказал бы.
Вот, пожалуй, единственный вопрос, на который Алексей Платонович не ответил пишущему с ясностью, ему свойственной.
В Фергане он положил паркинсонника на стол, чтобы добраться до его мозга, не имея ни той помогающей хирургу аппаратуры, ни тех непрерывно фиксирующих состояние больного приборов, без коих не обходится в наши семидесятые годы ни одна сложная операция.
Он добрался до
Неточность в долю миллиметра — и больной превратился бы в полного паралитика или затрясся еще сильнее.
Для определения точной границы того, что необходимо удалить, нужен был увеличитель, какой-то специальный прибор. А у Коржина, разумеется, такого прибора под рукой не было, и как он сумел паркинсонника прооперировать, было непостижимо.
Из-за этого больного и понадобилось Алексею Платоновичу задержаться в Фергане. Нужны были добавочные дни, чтобы понаблюдать и увериться, что больной спасен.
В тот омытый радостью день, когда Алексей Платонович в этом уверился, он долго не мог заснуть и вышел в сад. Он ходил в прохладной темноте и думал о том, имеет ли он право продолжать операции такого рода.
Имеет ли право, зная, что при самой детальной подготовке исход операции решает все-таки — чутье.
Впрочем, он обдумывал это в каждом новом случае.
Был — из песни слова не выкинешь — был случай: после операции больной затрясся сильнее и прожил меньше, чем прожил бы без хирургического вмешательства. Это было очень давно, в Средней Азии. Был шум. Вызовы в горздрав. Обсуждение и осуждение в виде громогласного выговора.
В эти дни тоже был шум — шум сплошных восторгов.
Ведь победителей не судят.
Алексей Платонович сел на топчан. Перед глазами прошла операция, подробно, с начала до конца. Скальпель, отслаивая то, что необходимо удалить с тончайшей ткани мозга, ощущался топором, кончик лезвия — грубым и толстым. Это требовало дополнительных усилий, требовало ухищрений. Он мысленно все проделал снова и подумал, что, если бы мог быть создан инструмент тонкий, как паутинка, — стало бы возможным оперировать без риска. Но это казалось мечтой, осуществимой в далеком-далеком грядущем. Создание такого небывало тонкого и точного инструмента связывалось с поворотом всей деятельности человечества к большей человечности.
И немыслимо было представить, что всего через три десятилетия, без всякой связи с человечностью, появится луч лазера. Что, предназначенный для других целей, этот луч начнет человечно служить медицине. Он будет, если надо, во много раз тоньше паутинки и станет инструментом хирурга мгновенным и бескровным.
А пока что — был скальпель, знания испытанные, возможности общепринятые. И было — чутье таланта. Да будет оно более ценимо в наш многосложный, программный век.
7
Наутро Алексей Платонович получил письмо с отчетом о вводной лекции от ординатора по прозвищу Неординарный. В скромном отчете речь шла об учебном материале лекции. Но хотелось бы рассказать не о материале, малоинтересном для непричастных к медицине, а о том, как все происходило и немножко о самом Неординарном.
Он из тех неброских и даже хрупких на вид молодых людей, с какими лучше не связываться. Двинет — не кулаком, ладошкой — и крепкая на вид, квадратноплечая махина полетит. Про остальное написал директору Алексей Платонович. Чтобы вам не перелистывать страницы, не искать для освежения в памяти эти слова, приведем их снова: «Рекомендуемый молодой человек обладает благородным умом, обширными для его возраста знаниями и умением ясно выражать свои мысли».