Напряжение
Шрифт:
Нина Гавриловна засмеялась. Она не могла привыкнуть к его шуткам, произносимым неожиданно среди, казалось бы, серьезного разговора.
Этот студент-юрист нравился ей своей общительностью, неунывающим и покладистым характером. Был он молод, но многое знал, всем интересовался и умел ухаживать, не надоедая, впрочем, своими ухаживаниями. Прошло всего три дня, как он появился тут на пляже, а у Нины Гавриловны было такое ощущение, словно они были знакомы давным-давно.
Снимал Чупреев комнату на соседней улице, вечерами сидел за учебниками, а с утра уходил в горы, в лес…
– Вы дольмены видели?
– спросил он, резким
– Дольмены?
– удивилась Нина Гавриловна.
– А что это?
– О, это великолепные памятники старины. Я давно собираюсь их посмотреть. И вам тоже обязательно надо. Хотите составить мне компанию завтра? Только предупреждаю, идти далеко, километров пятнадцать - восемнадцать, и не по ровной дороге.
– С вами, наверное, можно пройти и тридцать, - засмеялась Нина Гавриловна. Потом, подумав, сказала: - Хорошо, только надо идти пораньше, часов в шесть.
– Отлично, в шесть так в шесть. Но смотрите не проспите.
Он был точен. На его тихий стук в окно белой хаты-мазанки сразу раздвинулась занавеска. Зажимая губами заколки и поправляя волосы, Нина Гавриловна молча кивнула Чупрееву и вскоре вышла в сад. На ней было легонькое шелковое платье с пелериной и красные босоножки.
В этот утренний час солнце еще не вышло из-за гор, с моря тянуло свежестью, было тихо и прохладно.
Нина Гавриловна и Чупреев вышли на дорогу и свернули к виноградникам. Кисти матовых ягод клонились к земле, серой и комковатой. Чупреев срезал перочинным ножом гроздь и высоко поднял ее двумя пальцами.
– Вас не удивляет это творение природы? По-моему, им нельзя не восхищаться. Вы только поглядите, как все рассчитано: ничего лишнего, все необходимо. А какая крепость ветки! И справедливо, иначе бы все развалилось от такой тяжести.
– Вы как будто вышли из заточения!
– сказала Нина Гавриловна.
– По совести говоря, я никогда так не рассматривала виноград. Я только знаю, что он вкусный. Остальное меня не интересует.
– А ну-ка попробуйте.
Женщина оторвала ягоду и, положив в рот, сморщилась:
– Боже, какая кислятина, еще не созрел.
– Жаль. Но ничего, все же мы возьмем его с собой - будет жарко, вы захотите пить, а это лучше всякой воды.
Потом начались горы, густо заросшие лесами. Поддерживая Нину Гавриловну, Чупреев вел ее по белой тропинке до перевала; там они отдыхали и, держась за руки, спускались вниз, - из-под ног с шумом катились острые, словно кем-то нарочно наколотые куски известняка…
– А вы знаете, почему наш поселок называется Фальшивым Геленджиком?
– спросил Чупреев.
– Представьте, нет. Я как раз думала, что у него какое-то странное название, но все забывала кого-нибудь спросить. И правда, почему?
– Вообще-то дословно «Геленджик» переводится как «Белая невеста»…
– Вот как?
– удивилась Нина Гавриловна.
– И это имеет под собой какую-нибудь почву?
– Да. Когда-то турки увозили отсюда в свои гаремы белых женщин. Ну а Фальшивый… Во времена русско-турецкой войны адмирал Нахимов решил заманить в ловушку турецкую эскадру. Русские корабли стояли в Геленджике, морской крепости. Нахимов приказал все огни притушить, а здесь на берегу - тогда еще этого селения не было - ночью разжечь костры. Турки и попались. Они решили, что это и есть Геленджик, подошли и начали обстреливать пустынный берег, а Нахимов вывел свой флот, запер
– Интересно…
– Еще как!
– язвительно проговорил Чупреев.
– До умопомрачения… Только все это враки!
Нина Гавриловна недоуменно подняла брови.
– Да, да, вранье. Эту занятную историю я слышал от одного разбитного малого - экскурсовода, каких здесь тьма-тьмущая. Экскурсоводам ведь-что нужно - чтобы их слушали разинув рты. Представляете… - Чупреев остановился, вскинул руку и заговорил быстро, изменив голос: - Вот отсюда, с этой башни, высотой шестьдесят семь метров, бросилась в пучину моря княжна… А здесь прекрасный юноша, узнав об измене возлюбленной, превратился в камень, и с тех пор… - Чупреев откашлялся и продолжал: - Легенды, легенды… И с Нахимовым тоже легенда, сочиненная для отдыхающих простачков. На самом деле война с турками закончилась гораздо раньше, чем построили крепость Геленджик. Так что никакой войны уже не было, и Нахимов не мог завлекать турок. Все гораздо прозаичнее. Солдатам в новую крепость русские суда подвозили, как принято теперь говорить, довольствие. А Геленджикская бухта по очертаниям и правда очень похожа на эту. Не помню, как она называлась раньше, - Мезыбь, кажется. Здесь ведь были горцы, черкесы, и селение у них здесь было. Ну а маяков тогда еще не поставили, побережье малознакомое, и капитаны путали Геленджик с этой бухтой… Может быть, и сажали судна на мель, кто знает…
– Чего это вы ополчились на легенды?
– запальчиво спросила Нина Гавриловна.
– В них столько романтики, красоты. А это все любят, и я тоже. Разве вы не любите красоту?
– Люблю, но не в истории. История не может состоять из одних легенд. История - это прежде всего правда, и неприукрашенная правда.
– А белые невесты - тоже легенда?
– О нет. Но не думайте, что белых невест похищали на вороных конях черноокие юноши. Этих невест бичами сгоняли на корабли, набивали трюмы до отказа, а потом полуживых раздавали в гаремы… Разве это красиво?
Некоторое время они шли молча, пока Нина Гавриловна не сказала:
– Посмотрите, какая прелесть: кизил. Все красно!
Чупреев набрал горсть ягод, пересыпал их в мягкие ладони Нины Гавриловны.
– Что за природа! Все здесь съедобное, все растет само по себе. Грецкие орехи - пожалуйста, алыча - пожалуйста, кизил… И никто не караулит это добро. Сюда бы заготовителей! Надо будет, пожалуй, взять патент на это предложение, как вы считаете? Половина премии вам.
– Я даже согласна на тридцать процентов.
– Скромно. Но вам нельзя даже тридцать.
– Почему?
– Ваш муж увидит у вас капитал и спросит откуда, - шутливо сказал Чупреев. Он остановился, упер руки в бока и, нахмурив брови, грозно и вопросительно посмотрел на Нину Гавриловну: - Да, откуда?
– А я скажу, что шли мы однажды с одним молодым человеком…
– Разве он у вас не ревнивый?
– О, еще какой ревнивый! Не Отелло, а прямо десяток Отелло…
Так, болтая, они прошли почти весь путь. Чупреев шутил, рассказывал, как сдавал зачеты, в лицах изображал разговор профессора со студентом, который проваливается на экзамене. Потом вспомнил, как однажды он решил посвятить себя артистической деятельности и был изгнан «за отсутствием ярко выраженных способностей…». Нина Гавриловна смеялась и не могла понять, что в его рассказах правда, а что вымысел.