Напряжение
Шрифт:
– Дети у вас есть?
– Нет, - ответила Назарчук и, словно догадавшись о мыслях Изотова, сказала: - Нас ничего не связывает, мы пытались разойтись, подали заявления, но суд нас не развел.
Вошла Галочка, сотрудница отдела, положила перед Изотовым потрепанную папку:
– Виктор Никанорович, вы просили дело Петрикеева, я его вам нашла.
Изотов кивнул головой. Никакого дела Петрикеева он не требовал, но понял, зачем ему передали папку.
– Продолжайте, я слушаю вас, - сказал
«В ночь на 13-е Е. В. Назарчук дома не было».
Это Шумский в соседней комнате допрашивал художника и поспешил сообщить наиболее важное, что ему удалось выяснить.
Изотов невозмутимо завязал папку, отложил в сторону.
– Вы ревновали его когда-нибудь?
– вдруг спросил он.
– Кого, мужа?
– Нет, Красильникова.
Женщина умоляюще посмотрела на Изотова, как бы прося его не спрашивать, не вмешиваться в ее чувство. Но Изотов выдержал взгляд, и она сдалась.
– Да, ревновала, - глубоко вздохнула Назарчук.
– Я… я ведь старше его на шесть лет, я замужем, а он - интересен, молод, холост… Вы должны понять меня.
– Может быть, скажете, к кому?..
– Так уж ли это важно? Наверное, это ужасно, но я ревновала ко всем, не только к женщинам. Когда приезжал к нему брат, кажется, двоюродный…
– Простите, что перебиваю вас. Не помните, как его фамилия и откуда он приезжал?
– По-моему, из Владивостока. Зовут его Игнатом, а фамилии его не помню - кажется, Гуляев, но я не уверена. Он военный, танкист…
– Вам известно, как они друг к другу относились?
– Этого я вам не скажу, не знаю. Жорж мне про него ничего не говорил… Да, так вот я ревновала к нему, потому что он проводил с ним много времени, а на меня уже времени не оставалось… И к Нине Михайловой, жене инженера. Но, кажется, зря… По-моему, между ними ничего не было. Нина, конечно, симпатичная женщина, этого от нее не отнимешь, но не так уж она красива, как думает сама о себе…
«Теперь начнутся дамские разговоры», - с неприязнью подумал Изотов.
– Кто это Нина Михайлова? Вы знаете, где она живет?
Назарчук охотно рассказала о Михайловых: муж - инженер, Нина - домохозяйка, у них двое детей и еще держат домработницу, и дала адрес, добавив, что сейчас их в городе нет, уехали. Изотов записал.
– Знаете, мне всегда было неприятно, когда Жорж даже просто разговаривал с какой-нибудь девушкой или женщиной. Конечно, глупо, я понимаю, но ничего с собой поделать не могла.
– Может быть, случалось что-нибудь и серьезное? Он не изменял вам?
Назарчук поспешно ответила:
– Нет, нет… Только не это…
–
– Дома, - сказала Назарчук после едва заметной паузы.
«Лихо врет», - подумал Изотов, ничем не выдавая себя. Теперь весь их разговор приобретал иной смысл. Сдерживаясь, Изотов сказал, разделяя слова:
– А если хорошо подумать? Вас ведь дома не было…
Бледные щеки Назарчук заалели, она сжала кулаки и в каком-то бессилье проговорила с тоской:
– Ах, не все ли равно, может быть, и не было.
– Ну как знаете, хотелось бы услышать искренний ответ, - печально проговорил Изотов.
– Придется на сегодня закончить разговор, но, надеюсь, мы еще встретимся.
Назарчук поднялась и медленно побрела к выходу. «Играет и лжет», - ответил себе Изотов на мучивший его все время вопрос.
Он собрал бумаги, запихнул их в стол и пошел обедать. В коридоре его нагнал Шумский. Они спустились в столовую, встали в очередь за талонами.
– Пиво будешь пить?
– спросил Изотов.
Шумский энергично помотал головой:
– Мне нельзя, толстею.
– Напрасно. Раз толстеешь, будешь толстеть и без пива, - назидательно сказал Изотов и направился к буфетной стойке.
Принесли щи. Шумский густо намазал горчицей хлеб, Изотов пододвинул салат из свежих огурцов, налил пиво.
– Ну, что художник?
– спросил он. Шумский покривился, махнул рукой:
– А, хлыщ, пижон… Два часа поливал грязью жену как только мог.
– Сходится… Отношения у них дрянь… Но, знаешь, Назарчук так и не призналась, где была тринадцатого.
Шумский что-то пробормотал, жуя; Изотов принялся за щи.
– Так что художник отпадает, - сказал он.
– При таких отношениях с женой глупо подозревать его в убийстве. Но надо будет посмотреть, нет ли у нее еще кого-нибудь. Почему она скрывает, где была двенадцатого и тринадцатого? Странно, а? Не находишь?
– Знаешь что?
– сказал Шумский, смеясь одними глазами.
– Где-то я читал, что для нормального пищеварения человек должен пережевывать пищу семьдесят два раза. Когда же он ораторствует, то жует гораздо меньше и у него начинает болеть животик. Понял?
Изотов разрезал ножом мясо, сунул кусок в рот.
– Спасибо тебе, товарищ и брат… Всегда придешь на помощь в трудную минуту. Правильный ты у нас человек, Алексей Иванович… Только скажи, а семьдесят пять можно?..