Напряжение
Шрифт:
Возможно, я бы не выстрелил, прекрасно помня мамины слова, что настоящий мужчина не поднимет руку на женщину. Когда придет осознание того, что мама не всегда права, будет уже слишком поздно — скорее всего я буду уже умирать, изрезанный в десятке мест этими симпатичными, смуглыми парнями, спокойно ждущими, пока очередной русский совершит свою последнюю в жизни глупость. Но у моего прадеда, что накрепко засел в моей голове, воспитание было не мамино. Возможно он до сих пор верил в международную солидарность трудящихся, а «Интернационал» считал хитом всех времен, но война с басмачами в Средней Азии, сформировала
Я успел только подумать, что не посмотрел, какие патроны заряжены в магазине «Вепря», когда громыхнул выстрел.
Правая нога передней тетки, что шагнула ко мне с искаженным радостной злобой лицом, с треском подломилась, и замотанная в платок тушка упала на пол. Следующая за ней товарка схватилась за бок, но нашла в себе силы развернуться и броситься бежать к спасительному выходу. Молодые люди, бросив несчастного доктора, молча устремились к выходу, и через минуту, забитый народом приемный покой чудесным образом очистился. В нем остались только мы с помятым доктором и двумя медицинскими сестрами, избитая девчонка и раненые т покалеченные, что громко стонали или напротив, безучастно лежали на носилках или просто на полу, равнодушно глядя в высокий потолок, покрытый частой сеткой трещин.
Кстати, подстреленная мною тетка тоже молча лежала на полу, лишь часто –часто моргая удивленными глазами.
— Что здесь происходит? — со второго этажа сбежало несколько врачей, во главе с одним, особо представительным, в самом новом и красивом халате такого ослепительно белого цвета, что у меня резало глаза. Что удивительно, вслед за врачами появилось несколько мужиков в черной форме, с надписью «охрана». Интересно, где они были до этого? Хотя, с их снаряжением — баллончиками со «слезогонкой» и резиновыми палками, я бы тоже вел себя осмотрительно.
— Молодой человек, это вы стреляли? Вы, наверное, из этих… — главный врач замялся, но у меня в голове прозвучал полный презрения голос — «Из самопровозглашённых защитников, кто это все и устроил!». Так как я молчал, главный доктор продолжал распоряжаться:
— Охрана, пожалуйста, заберите у мальчика ружье… И второе тоже и вызовите полицию…
— Викентий Александрович, почему допустили бардак в приемном покое, почему у вас больные лежат на полу?
— Доктор… — я направил еще теплый ствол «Вепря» на сунувшегося вперед охранника, и тот понятливо отступил назад.
— Доктор…- повторил я: — Боюсь полиция не приедет. Те, кто остались на службе, сейчас штурмуют пыточную тюрьму новых властей, а остальные не работают. Кстати, доктор, вы богатый человек?
— А вам, молодой человек, какое до этого дело?! — окрысился мужчина, чуть-чуть смутившись.
— Мне никакого, только я сегодня видео видел, как богатым людям зубы напильником стачивают, чтобы они деньгами поделились. И если вы думаете. Что вас спасет ваш белый халат — не спасет. У новых властей свои доктора, правильные.
— Юноша, что за бред вы несете…- не унимался главврач: — Отдайте оружие и идите домой по-хорошему…
— Доктор, я выстрелил всего один раз, когда вон того больного — я ткнул пальцем в светловолосого парня, который продолжал стонать у колес каталки: — Сопровождающие
— Что за бред вы несете, юноша! — главврач покраснел от гнева.
— Боюсь, Андрей Яковлевич, что молодой человек вам правду говорит…- дежурный хирург наконец отдышался и вмешался в разговор: — Вы это все можете по камерам, из своего кабинета посмотреть…
— Какой потрясающий бред. — главврач оставил последнее слово за собой, величаво развернулся и сделал шаг к лестнице.
— Доктор. — в приемном покое отчетливо раздался щелчок предохранителя: — Я вас не отпускал…
— Вы что, молодой человек…- врач окатил меня потоком презрения: — В меня тоже стрелять будете?
— Господь с вами, Андрей Яковлевич. У меня, где-то у вас, в палатах, папа после операции лежит. Я перед врачами вообще преклоняюсь, просто хотелось бы вам совет дать и поэтому привлек ваше внимание. Рано или поздно сюда приедут эти, в черной форме, с оружием и их визит плохо закончится. Я сегодня уже убил несколько человек, но, в больнице и церкви я стрелять больше не хочу. Если не можете не принимать в больницу мигрантов, то хотя бы принимайте их отдельно от местных, в другом крыле, что ли, чтобы они не соприкасались между собой… Иначе кровь прольется, рано или поздно.
— Я подумаю… — серьёзно ответил главный врач и величаво удалился, в сопровождении свиты.
Время шло, а от нашей дружины никто не приехал. На моем попечении было четверо раненых, телефон Орлова Виталия Ефимовича, моего учителя, не отвечал, и я понял, что я застрял здесь надолго. Единственное, что я смог сделать, это собрать всех «моих раненых» в одном углу коридора второго этажа, нарисовать и повесить на въезде в больницу плакат на большом листе ватмана, где, как смог, изобразил автомат, перечеркнутый жирной линией и написал — «С оружием — стоп!». Здесь достаточно одного меня, лишних вооруженных людей здесь не надо.
Не знаю, послушал ли меня главный врач, или кто-то еще его надоумил, но больница открыла второй приемный покой в другом корпусе, где раньше принимали больных с кардиологией, во всяком случае, два мира здесь перестали пересекаться.
Вооруженные люди появились через три дня. Я уже успел прижиться в больнице, нашел самый удобный стул, в котором и сидел у входа в приемный покой, пребывая между сном и бодрствованием. Если бы не дед в голове, я бы все проспал или сошел с ума. Раненые, в том числе и папа, операции перенесли нормально и уже стали понемногу приходить в себя. Сестры приносили мне пайку больного с кухни, охрана демонстративно не замечала. Маме я сообщил, что отец сломал руку, я все время с ним и у нас все в порядке, дело идет к выздоровлению. Она рвалась прийти в больницу, но вокруг постоянно шла стрельба и я, после часовой ругани по телефону, смог ее переубедить, что безопаснее всего все оставаться на своих местах — ей дома, нам — в больнице.