Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти

ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ РАН

Рекомендовано к печати

Ученым советом Института философии РАН

Рецензенты:

чл. – корр. РАН, доктор философских наук

, доктор философских наук Апресян Р.Г.

На переплете: Микеланджело Меризи де Караваджо «Нарцисс у ручья»

Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти. / Рубцов А.В. – М.: Прогресс-Традиция, 2020

(А.Г. Асмолов)

«Чем вы меня сегодня удивите?» – этим вышибающим сознание из седла вопросом Константин Сергеевич Станиславский открывал репетиции. Можно ли ныне чем-либо удивить зрителей, актеров и режиссеров в театре политической жизни России? И кому суждено заслужить на сцене этого театра несуществующий приз «Мастер политической аналитики»? Не сталкивая меж собой достойных экспертов, замечу лишь, что их не только совсем не много (я, конечно, имею в виду профессиональных аналитиков, а не «коленопреклонников» в стиле первого министра пьесы Евгения Шварца «Голый король»), но их и в принципе не может быть много. Ведь только мастера могут овладеть ремеслом диагностической и психотерапевтической работы препарирования поведения разных «политических тел».

Среди этих мастеров, на мой взгляд, по праву занимает особое место философ, публицист, аналитик мотивации политического и идеологического поведения Александр Рубцов. Когда еще не оперившаяся область исследования на границах политологии, социологии, психологии и философии только рождается, трудно с точностью подыскать этому новорожденному ребенку имя. Мне то хочется назвать ремесло Александра Рубцова психоидеологией, то, вспоминая нарциссическую формулу Людовика XIV: «государство – это Я», наделить его именем «политическая персонология власти».

Лазарь Гадаев. Нарцисс, 1979 (фрагмент)

По гамбургскому счету направление исследований Александра Рубцова, исполненное на границах разных наук и интеллектуальных практик, можно было бы обозначить и как аналитическую психоидеологию, и как политическую персонологию власти.

При включении этого направления исследований в контекст набегов философов, политологов, социологов, психологов и антропологов на территорию политического поведения в сознании всплывают самые различные ассоциативные ряды. Говоря об интеллектуальном стиле Александра Рубцова, у меня, в силу оптики своей собственной профессии, прежде всего возникает устойчивая ассоциация с концепцией «архетипов коллективного бессознательного», которую нам подарила аналитическая психология Карла Юнга.

Не могу, читая и перечитывая произведение Александра Рубцова, избавиться и от ассоциации с монографией тридцатых годов прошлого века достойной ученицы Зигмунда Фрейда Карен Хорни «Невротик нашего времени», в которой исключительно точно описан путь к нарциссизму как путь, в котором происходит трагичная подмена самореализации личности самоидеализацией, досягающей невиданных высот. Яркой демонстрацией нарциссической самоидеализации личности может послужить изречение короля Лилипутии из старого фильма «Новый Гулливер»:

– Мы – великиМы – могучи.Больше солнца,Больше тучи!

Как только в фокусе внимания оказывается подобная многоликая феноменология нарциссизма, то, конечно же, не обойтись и без хрестоматийных отсылок к классическим трудам Зигмунда Фрейда и Анны Фрейд, а также ярким исследованиям нарциссизма в стилистике гуманистического психоанализа Эриха Фромма.

Но ближе всего по духу к аналитической психоидеологии и политической персонологии власти Александра Рубцова богатейшая панорама работ по психоистории – от открывателя жанра психоистории Эриха Эриксона до одного из неутомимых конструкторов

психоистории как особого направления американского историка Ллойда де Моза. Именно перу Ллойда де Моза принадлежит емкое определение психоистории как науки об исторических мотивациях. Именно Ллойд де Моз обронил почти ставшую мемом шокирующую фразу: «Только открыв Гитлера в себе, мы сможем понять Гитлера». В нашей картине мира эта тяжелая работа с сознанием передается метафорой из фильма М. Захарова «Убить дракона».

В аналитической психоидеологии Александра Рубцова в век, эпатажно называемый «веком нарциссизма», явно или неявно сочетаются и психоисторический метод анализа групповых фантазий, восходящий своими истоками к работам Э. Эриксона и Л. Де Моза; и технология «психологического рентгена», не подводящая Эриха Фромма при исторической диагностике различных психотипов деструктивного стиля поведения пантеона лидеров авторитарной и тоталитарной власти.

Порой вглядываясь в такие изощренные защитные механизмы поведения власти, как описанная Э. Фроммом некрофилическая природа мотивации и характера Гитлера, возникает соблазн пометить подобное поведение стигмой «патологическое», поставить сложнейшим феноменам психосоциальной и политической жизни клинический диагноз.

Тут для избегания этого соблазна позволю специально акцентировать внимание на важном «гиппократовском правиле» для психоидеолога и психоисторика: «Никогда не списывай мерзость нормы за счет патологии». Это правило, сформулированное еще в двадцатых годах ХХ века немецким психиатром и неврологом Освальдом Бумке в его исследовании «Культура и вырождение» (1925), – правило на все времена.

Идентифицируя поведение власти как патологию, болезнь, нарушение психического и социального здоровья, мы, порой сами того не замечая, не просто ошибаемся и упрощаем реальность. Мы рискуем, списывая мерзость нормы за счет патологии, совершить более тяжкий грех – грех идеологической и психологической индульгенции власти, неявно оправдывая через отсылку к патологии ее поступки и проступки. Стоит ли, например, видя неподдающееся человеческому пониманию то или иное деструктивное проявление «государственного садизма», убаюкивать свое сознание, милостиво приговаривая «с больного что возьмешь». Не потому ли куда легче то или иное общество назвать вслед за Абрахамом Маслоу «больным», а не «фанатичным». Поэтому я то и дело как заклинание повторяю предостережение: «Не рядите фанатиков в безумцы».

Чрезвычайно важно, что в своей аналитической психоидеологии и политической персонологии нарциссизма Александр Рубцов, занимаясь диагностикой исторической мотивации политического поведения, старается оставаться на территории изучения «нарцисса в броне» как самой что ни есть полноценной нормы, т. е. феномена обыденной идеологической и социальной жизни, а не клинического пограничного расстройства личности (см. об этом, например, скрупулезное исследование патологического нарциссизма в клинической психологии личности и психотерапии Е.Т. Соколовой, Е.Е. Чечелницкой «Психология нарциссизма», 2001).

Поэтому встречающаяся в богатом образами и метафорами исследовании Александра Рубцова клиническая стилистика выступает скорее как своего рода социальная рискология, в которой термины «психопатология власти», «история болезни», «эпидемия» и т. п. – условные знаки, «идолы рисков расчеловечивания», «обезличивания», трансформации людей в нелюдей, а не навешивание клинических ярлыков на сложнейшие историко-культурные феномены политического поведения.

Среди широкого веера метафор, к которым в ходе своего скрупулезного препарирования политического и идеологического поведения прибегает Александр Рубцов, одна метафора несет для меня особую ценность, особый, как бы заметил мой учитель психолог Алексей Николаевич Леонтьев, – личностный смысл. Эта метафора – «Ноль нарциссизма». В произведении «Нарцисс в броне» метафора «ноль нарциссизм» звучит как ценностный диссонанс (прошу не путать с когнитивным диссонансом Леона Фестингера) по отношению к любым проявлениями политической персонологии власти. Она – символ иной системы отсчета в жизни общества, символ несгибаемого в самые бесчеловечные времена «человеческого измерения». Ноль нарциссизма – это знак жизненного пути этика, антрополога и философа, Бориса Григорьевича Юдина. Еще раз подчеркну, что метафора «ноль нарциссизма» – емкое обозначение совершенно особого «человеческого измерения», измерения, говоря языком Антуана Сент-Экзюпери, «Планеты людей», а не планеты «нарциссов в броне», «авторитарных личностей», о которых повествует Александр Рубцов.