Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти

Рубцов Александр

В дальнейшем в нашей книге подробнее приводятся описания скандала с реакцией сообщества американских психологов и психиатров уже на сам факт участия Трампа в президентских выборах 2016 года, но вкратце: лишь «правило Голдуотера», запрещающее экспертам выступать с публичными диагнозами, если они не обследовали пациента лично, не позволило большинству профессионального сообщества публично обратиться к Конгрессу и к прессе с соответствующими подозрениями. Тем не менее публичное заявление о причине этого вынужденного молчания прозвучало, и это было, по сути, таким же латентным сигналом, как и прогноз Тиресия о трагической судьбе Нарцисса. Скандал сопровождался формированием массового профессионального движения «Психиатры против трампизма». Из-за океана трудно судить, какова здесь пропорция в сочетании строгой психиатрии и политического неприятия, однако акцент на злокачественной форме именно нарциссического отклонения здесь несомненно присутствует.

В российской политике актуализация проблемы нарцисса также связана с

конкретным временем, с понятной конфигурацией процессов и событий. В идеологии и пропаганде растравливание нарциссического синдрома своим началом приходится примерно на 2010–2011 годы. Тогда в стране произошла подлинная революция в ответе общества на «основной вопрос философии» – о том, что первично: материя или сознание? До этого все было проще: в 1990-е годы страна и население по необходимости выживали в состоянии стихийного материализма и без централизованной идеологии, хотя и под обстрелом крайне агрессивных идеологий оппозиции всех родов. Далее, в периоды курса сначала на «стабильность», а затем на «модернизацию», этот симбиоз уже более осмысленного материализма, рационализма, функционализма и социального конструктивизма психологические, идеологические и в особенности эмоционально-психологические контуры социума также не особенно затрагивал. «Стабильность», конечно же, продвигалась как ценность, особенно близкая людям, измученным переменами и неопределенностью, отсутствием привычных минимальных гарантий. Точно также «модернизация» льстила стране, уже привыкшей к стабильности и более не готовой целиком продаваться власти только за это в целом естественное благоприобретение. Однако все это имело под собой вполне определенную материальную, социально-экономическую или инновационно-технологическую подоснову, хотя бы только в соцобеспечении либо в проектах радикального преобразования экономики («смена вектора»). И это не шло ни в какое сравнение с тем резким креном в идеологию и психологическую накачку, какой случился в результате падения рейтингов и продвижения протестных настроений из столиц в города-миллионники в 2009–2010 годах. Именно с этого момента акцентируются небывалые в истории человечества достижения нашей коллективной нравственности, духовности и державности, резко отдающие манией глобального превосходства на грани бреда величия с самореализацией за счет уничижения других и истерической реакцией на критику. В 2014 году эта риторика получила «материальное» воплощение в геополитических приобретениях и военизированных акциях, составивших на тот момент ядро грандиозного «Я» режима и значительной части социума.

Вместе с тем в более широком историческом контексте латентную предрасположенность к политическому нарциссизму у нас можно обнаружить и в целом ряде эпизодов – как в своего рода коллективной психоистории нации (при всей условности применения понятия «нация» в нашем случае).

Если сквозь оптику нарциссизма смотреть на большую российскую историю, то здесь мы вовсе не обязательно обнаружим симптомы эпизодической, а тем более хронической патологии. В дальнейшем мы более подробно разберем соотношение конструктивного и деструктивного нарциссизма, нарциссической «нормы» и патологии. Но надо сразу понять, что помимо серьезных и многим чреватых расстройств есть, условно говоря, «нарциссизм здорового человека» – а значит, и здорового общества. Если есть нарциссизм как профессиональная предрасположенность (но и профессиональное заболевание) у актеров, художников, политиков и теноров, не говоря о самих психологах, то тем более есть нормальная доза нарциссизма в символическом самоопределении наций и государств. Не всякое самомнение и не всякие амбиции, даже завышенные, надо тут же записывать в диагноз. Отклонение начинается с появления внятных признаков отрыва от реальности и от себе подобных, с разрушения коммуникации и основ солидарности. А это уже отдельные типы психоисторических событий и процессов.

В нашей истории это, несомненно, была прежде всего Великая Октябрьская социалистическая революция, со всей идущей от нее идеологией глобального и исторического лидерства на пике прогресса человечества как социально-политического вида. Типичный вариант идефикс с признаками мегаломании и отрыва идеологизированной гиперреальности от голодной, а часто и самоубийственной прозы жизни. В этом смысле по фабуле мифа о Нарциссе можно с равным правом описывать и революции, и развитые идеологии – тем более что революции, как правило, и есть воплощенный в жизни и смерти триумф идеологии.

Как ни странно это сейчас звучит, но Отечественная война послужила шоковым сеансом самостоятельного психоанализа и психотерапии, во многом расчистившим нарциссические наслоения коммунистической идеологии и пропаганды, всей этой мегамашины партполитпросвета. Это лишь потом из беды и победы сделали типичный нарциссический культ, позволяющий непрерывным самолюбованием замещать заботу о прозе жизни. О злокачественной нарциссической ориентации сталинизма в общем виде уже немало написано, и такие тексты представлены в том числе и в нашей книге.

После относительно самокритичной оттепели приходит «застой» со всеми признаками идеологизированного нарциссизма и нескончаемого самолюбования. Увесивший себя орденами и званиями Брежнев был не просто комичной фигурой, но и олицетворением нарциссической сути самого режима, его идеологии и политической самоидентификации.

О

характерной для будущих нарциссических провокаций младенческой травме обесценивания, сопровождавшей в 1990-е годы появление на свет «Новой России», далее также будет сказано специально и не раз.

Таким образом, в подобной психоистории проявления политического нарциссизма в наше время вовсе не кажутся удивительными. Наоборот, было бы удивительно, если бы их не было. Строго говоря, их просто не могло не быть.

Если же теперь попытаться перейти с макросоциального уровня к особым характеристикам персоналистского режима с отчетливыми признаками вождизма, то здесь мы столкнемся с рядом трудностей одновременно объективного и субъективного свойства. Как это ни смешно, поиск дает всего два материала такого рода. Первый – это крохотная заметка в РБК от 17 апреля 2014 года под названием: «“Измученная русская душа”. Западные эксперты заподозрили у Владимира Путина нарциссизм» f72d21a). Кажется нереальным и количество просмотров – 72. Второй материал – уже упоминавшаяся в Предисловии заметка, собравшая фантастическую аудиторию – более 5 с половиной тысяч репостов – не просмотров! – только на Фейсбуке («“Он не способен сочувствовать”. Путин глазами психиатра» https:// www.svoboda.org/a/29562008.html) [14] .

14

Можно было бы упомянуть интервью на «Радио Свобода» от 11 июля 2016 г. «Психология лидеров – от Буша до Путина. Гость АЧ – психоаналитик Джастин Франк (Евгений Аронов)», но там на нашу тему практически ничего нет (что тоже результат), хотя работы этого эксперта включены в списки литературы ряда сильных университетов, в том числе по рубрике «Нарциссизм».

Поскольку я склонен распространять «правило Голдуотера» и на Россию, а тем более на сочинителей, не считающих себя собственно психоаналитиками или психотерапевтами, придется специально обратиться к теме условной, латентной диагностики, а также к проблеме бессубъектных психических организаций на уровне политики и макрополитики. Вопреки сложившейся ориентации личностно ориентированных исследований в области политического нарциссизма, представляется, что как раз в сфере политики и идеологии бессубъектные формы оказываются наиболее значимыми по жизни и продуктивными в исследовании, не говоря о практической трансформации, если она вообще возможна.

Диагностика бессубъектного

Как только речь заходит о политическом нарциссизме, многих сразу же отпугивает слово «диагноз» – или хотя бы перспектива такой диагностики. И это по-своему правильно по целому ряду причин. Однако при переходе с личностного уровня на групповой, массовый, а вообще говоря, на социальный, многое существенно меняется, в том числе одновременно в методологическом и в этическом плане.

Здесь в качестве предельно короткой интродукции приходится сразу снять вопрос о корректности распространения нарциссизма из личностной психопатологии на социальный уровень. Об этом можно было бы долго распространяться, в том числе с авторитетными ссылками, однако для наших пропедевтических целей здесь достаточно убедительной цитаты из Эриха Фромма (который, для справедливости, не самый большой герой моего романа). В «Душе человека» Фромм пишет: «Индивидуальный нарциссизм может превращаться в групповой, и тогда род, нация, религия, раса и тому подобное заступают на место индивида и становятся объектами нарциссической страсти» [15] . Кажется, этого условного «заступают на место» достаточно для того, чтобы пока не вдаваться в долгие рассуждения об онтологических переходах личностного в социальное и коллективное и наоборот.

15

Фромм Э. Душа человека. М., 1992. С. 54.

Нарциссизм парадоксален: в психопатологии нет ничего сложнее, но одновременно и проще. Нет ничего сложнее в плане терапии, но и нет ничего проще в плане диагностики.

Насчет простоты диагноза это, конечно, грубое преувеличение, однако в этом есть определенный смысл. Если разбираться с каким-либо социальным, политическим или идеологическим явлением, аналитику вовсе не обязательно ставить диагноз самому, тем более если это диагноз категорический. Достаточно дать читателю более или менее стандартный диагностический инструментарий – а потом оставить его во всеоружии такого знания один на один с… телевизором, образом лидера, идеологией государства или партии, личностными характеристиками выдающихся дипломатов, военных, аналитиков или телеведущих. Это позиция отчасти коварная, если не сказать иезуитская, однако она честная. Я не навязываю вам свой диагноз и, более того, могу сделать вид, что у меня его вовсе нет. Примерно владея набором диагностических инструментов, кстати не самых сложных, вы сами ставите диагноз – или не ставите его. Но в любом случае ваше отношение к объекту существенно видоизменяется. Вы тоже можете ни на чем не настаивать, но от бросающихся в глаза выводов теперь трудно будет отказаться. И это совершенно нормально, коль скоро мы не решаем судьбу человека или организации, а лишь формируем собственное мнение.