Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти

Рубцов Александр

Вместе с тем эта симметрия сложнее, чем кажется. Зеркальная, обращенная симметрия – не симметрия простого повтора. На первый взгляд Эхо – это слышимый Нарцисс, а Нарцисс – зримое Эхо. Однако даже в изящной версии: «Эхо – акустический двойник Нарцисса» (Н.Л. Лаврова) эти формулировки не точны с неточностью до наоборот. В простой симметрии удваивания Эхо должна была бы самозабвенно повторять не чужие, а свои же слова, тогда как Нарцисс должен был бы видеть не себя, а чужие отражения.

Зеркально симметричны и смыслы двух наказаний: Нарцисс наказан за предательство любви – Эхо наказана за то, что любви предательски потворствовала.

Далее выясняется, что, если не выхватывать сюжет из контекста, а читать насквозь, в общей архитектуре мифа надстраивается еще один уровень. Сама эта конструкция отражений Нарцисса и Эхо (смысловых зеркал) встроена в другой, объемлющий нарратив – миф о Тересии (Терезии). Она находится

внутри этого мифа, который по-своему тоже внутренне симметричен.

Увидев на дороге двух спаривающихся змей, Тересий ударил их дубиной – и превратился в женщину. Промучившись так семь лет, на восьмой год он опять встретил на дороге «свадьбу змей» и, быстро сориентировавшись, вновь ударил их. В результате рискованного опыта (мог бы превратиться еще во что-нибудь) Тересий все же второй раз в жизни стал мужчиной. Как побывавший в обоих состояниях он был выбран судьей в шутливом споре Юпитера и Юноны о том, кто больше получает удовольствия от любви – мужчина или женщина. Его ответ (женщина больше) не понравился Юноне, которая Тересия тут же и ослепила, однако Юпитер компенсировал потерю зрения даром провидения: Тересий и был тем пророком, что стоял у истоков истории с Нарциссом («коль сам себя не увидит»). Но в итоге и сам миф о Нарциссе, как в раме, закольцовывается возвращением к судьбе Тересия:

Весть о том принесла пророку в градах ахейскихДолжную славу; греметь прорицателя начало имя.

Вся эта филология имеет прямое отношение к политической метафорике текста. Вкупе с историей Тиресия все это сплошное повествование о нескончаемых карах – о наказаниях за отклонения от установленного порядка. Неспровоцированная агрессия в отношении змеиной свадьбы карается сменой пола. (Удивительно, но в индийской мифологии встретить свадьбу змей считается знаком будущего несчастья, одно из которых – гомо- или гетеросексуализм). Эхо наказана за измену в отношении одной из ветвей власти; Нарцисс наказан за гордыню и самоизоляцию от социума, от самого мирового порядка. Наказания сочиняются на грани садизма; фантазия богов непредсказуема, как в «черном ящике» нормального бифуркационного процесса: малые сигналы на входе дают непредсказуемо масштабные эффекты на выходе. Дефицит экологической морали ведет к смене пола, а затем и вовсе ослепляет.

Такого рода модернизации в толковании мифа могут показаться искусственными и лишними, но они вполне эвристичны при переходе от мифа через метафору к психопатологии и далее к анализу реалий идеологии и политики. Так, в политическом нарциссизме довольно легко схватываются мании грандиозности и всемогущественности с агрессивной фиксацией на себе, характерные для лидеров и масс, общностей и режимов. Но при этом совершенно выпадает образ Эхо, повторяющийся в судьбе политических субъектов, неспособных мыслить и говорить от себя и обреченных повторять отголоски чужих идей и мнений. Это зомбированное состояние достигается идеологическим тренажем и систематической дрессурой в политике, но может быть и наказанием за избыточную болтливость на политические темы, не оставляющую времени и сил на собственное суждение. Типичная модель реактивного существования, начиная с политических ток-шоу и заканчивая поведением в опросах и фокус-группах, вплоть до собственно выборов. В этом смысле исследование жизни и эффектов «политических эхо» ничуть не менее значимо, чем анализ политических нарциссов. Более того, сам эффект эхо непосредственно встроен в структуру нарциссического переноса, когда отраженное повторение суждений объекта идеализации создает чувство собственной грандиозности сопричастностью к всемогущественному целому или персонифицированному политическому гению. Пациент ведет себя как условное эхо, реализуя собственные потребности закомплексованного нарцисса.

Политическая дидактика присутствует и в образах смерти героев мифа. Классический штамп – нарцисс умер от неразделенной любви. Это романтично, но физиологически он умер от голода, хотя и перестал есть от избытка чувств. Судьба погибающей Эхо симметрична:

После, отвергнута им, в лесах затаилась, листвоюСкрыла лицо от стыда и в пещерах живет одиноко.Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды.От постоянных забот истощается бедное тело;Кожу стянула у ней худоба, телесные сокиВ воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости.Голос живет: говорят, что кости каменьями стали».

Копия физиологической смерти Нарцисса:

«Бодрости

нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло.Тела не стало его, которого Эхо любила…

Эти две схожие смерти, будто отражаются друг в друге. У Куна этот конец описан с вариациями до слез:

Видит и несчастная нимфа Эхо, как страдает Нарцисс. Она по-прежнему любит его; страдания Нарцисса болью сжимают ей сердце.

– О, горе! – восклицает Нарцисс.

– О, горе! – отвечает Эхо.

Наконец, измученный слабеющим голосом воскликнул Нарцисс, глядя на свое отражение:

– Прощай!

И еще тише чуть слышно прозвучал отклик нимфы Эхо:

– Прощай!.

Нарцисс прощается со своим отражением, а Эхо с ним, и этот ее повтор впервые оказывается осмысленным.

Эти истории своей «онтологией» в точности воспроизводятся нарциссическим социумом, завороженным собственными льстивыми отражениями в идеологии и пропаганде, в мифических успехах дипломатии и армии, которой «там нет», в экранах телевизоров и компьютерных мониторах… Мегаломания и мания превосходства, бред величия, полное равнодушие к другим, упоение собственной грубостью и жестокостью, неспособность любить или хотя бы слышать кого-либо, кроме себя, истерическая реакция на критику, сопровождающаяся приступами нарциссического гнева и нарциссической ярости – все это до боли знакомо. Но реже обращается внимание не только на «новшество страсти», но и на «род гибели». Смерть от голода – лишь метафора общей деградации организма. Политический нарциссизм в деструктивных, патологических, а тем более злокачественных формах ведет к упадку экономики, к деградации среды обитания и развалу инфраструктуры, не имеющей отношения к показухе. Политический нарцисс легко подпадает под санкции сожителей по планете, но и сам же зарывает свои ресурсы в землю, сооружая гигантские потемкинские деревни размером с малый город.

Подобно тому, как самовлюбленный Нарцисс и влюбленная Эхо забывают о еде, одновременно и самовлюбленная, и влюбленная в вождя масса склонна прощать власти собственное обнищание в благодарность за недолгое упоение геополитической гордыней.

Здесь самое время вспомнить, что завершается легенда вовсе инфернально – и после смерти Нарцисс не может оторваться от своего отражения:

Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой;Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.Даже и после – уже в обиталище принят Аида —В воды он Стикса смотрел на себя.

К нам это тоже относится, но не вполне: после ядерной войны все россияне как невольные жертвы попадут в рай.

Моральная дидактика мифа вызывает восхищение. На вопрос, что хотел сказать автор этим художественным

произведением, можно долго распространяться на тему: мораль сего мифа такова. Это не только грех жестокой самовлюбленности, но и история преступлений и наказаний в целом. Там все буквально пропитано первобытной жутью. Мы еще не сказали, что сам Нарцисс появляется на свет в результате изнасилования его матери нимфы Лириопеи голубым потоком (беотийской рекой) Кефисом.

Психопатология политического нарциссизма потенциально так же объемна, сложна, эвристична и поучительна. Здесь все гораздо глубже и интереснее, чем выяснение, как в оптике психоанализа выглядит работа имиджмейкеров Путина и приведет ли Трампа к импичменту диагноз злокачественного нарциссизма раньше разоблачения его тайных политических и геополитических манипуляций. Важно лишь избавиться от провинциальности и постараться все же услышать, что нарциссизм входит в ядро современной психоаналитики, что это эпидемия целых наций и болезнь века, затрагивающая едва ли не главное в психоистории модерна и постмодерна. Разбираться с политикой психических убежищ и патологическими организациями у психотических, невротических и пограничных пациентов не менее интересно, чем с подлинным мифом о Нарциссе. У нашего времени свои мифы, свои метаморфозы и свои нарциссы, посильнее, чем у Публия Овидия Назона [8] .

8

В конце XX в. вновь возникает новая волна интереса к теме нарциссизма. Многочисленные авторы (М. Фуко, Ж. Дерида, К. Леш, Дж. Хуган, П. Мэрин, Ж. Бодрияр, Ж. Липовецки, А. Лоуэн и др.) заговорили о современной западной культуре как о культуре нарциссизма, которая оказалась связана с трансформаций ценностного самосознания как отдельного человека, так и общества в целом (Соколов С.Е. Ценностные корреляты нарциссических проявлений личности (Научная библиотека диссертаций и авторефератов. URL).