Нарисую себе сына
Шрифт:
— Я видел… И их я тоже видел, на Божьих скалах. В питомнике. Но, чтобы так? Они же вырастают больше ярда в холке… И потом еще, эта их легендарная неприязнь…
— Да-да, ко всему, хоть слегка горячительному. И вы знаете…
— Иди сюда, — кусты, в ответ на мой тихий шепот дернулись и огласились таким же тихим подскуливанием. — Ну, ты чего? Иди сюда. Давай, вылась… Любоваться буду. Обещаю.
— Ах-х-хых, — снова весьма скептически, однако через секунду уцелевшие ветки раздвинулись. На уровне моего лица. — Ах-хых. Иу-и-и.
— Мама
И получила-таки, заслуженную награду. Сначала от собаки — мокрым языком вдоль всего лица. А потом:
— Зоя, — прошипели мне в левое ухо. — Что ж вы вытворяете?
— Ах, мой мальчик, — теперь, чуть подальше и справа. — Это — совершенно для нее…
— Норма?
— Вот только, не надо так кипятиться. Тоже мне…
— Баголи. Она — баголи. Дитя этого мира. И с ним — на одной энергетической волне. Да ведь, мой большой… друг?
— Р-р-вау!!! — «друг», махнув поросячьим хвостом, медленно развернулся и отчалил по своим важным делам… Предатель.
— Ты куда?!
— Вау! Вау!
— Зоя.
— О-о-о.
— Виторио, она знает, что делает. В этом случае, конечно. Потому что в предшествующем, позволю себе еще раз сказать…
— А, знаете, что?.. Отстаньте от меня оба, — и, вытирая лицо, пошла в сторону чернеющей в просвете коляски…
— Летели два голубя.
Плыли по небу.
Давно уж исчезла под ними земля.
И плакал один, озираясь тоскливо,
Другой же искал в море тень корабля…
— Зоя, у меня к вам — одна большая просьба, — оторвался, наконец, от созерцания каменных оград вдоль обочин капитан.
Я, свернув тихое пение, приготовилась внимать:
— Ну?
— В связи с… открывшимися обстоятельствами, мне нужно будет подготовить корабль к…
— Опасному плаванью?
— Да. И…
— И что?
— Зоя…
— Ну-у?.. О, да неужели, это так трудно?
Мужчина хмуро потер лоб:
— Нет.
— А в чем же тогда дело? «Зоя, я вас втравил в авантюру, о размахе которой сам не подозревал. И теперь мне придется тащить вас за собой до конца. И я не знаю, что в этом «конце» нас ждет, ибо… ну там…
— Обещание это, а еще дерево на рисунке и дорога — черт знает что, — кивнув, завершил он. — Примерно, так. Только я не понял: вы-то как на все это реагируете?
— Будет ли скандал?.. А смысл? То есть, он, конечно, будет, при первом же поводе. А сейчас… — и вздохнула, всерьез задумавшись. — Жизнь покажет. На накейо я забыла.
— Майша
— Угу. Точно…
Летели два голубя.
Плыли по небу.
На смену закату пришла уж заря.
И первый… ла-ла-ла-ла-ла-ла, не помню.
Второй… а-а-а-а-а… А если вы не прекратите меня подслушивать, то ругаться я начну прямо сейчас.
— Зоя, — вот сейчас он засмеялся уже вполне искренне. — Скажите: вы в театре когда-нибудь были?
— В настоящем? — выкатила я ответно глаза.
— Ага.
— Нет. Только в кукольном балагане. В детстве.
— Тогда, давайте сегодня туда сходим? Неважно, на что. Просто, в театр?
— Хо-рошо… — и не лыбься, как дура, культурно необразованная. — Зато, я в картинном павильоне Канделверди была очень много раз… И там даже висят две мои работы… И еще в музее. И в…
— Зоя, я все понял…
Утверждение, что настоящее искусство понятно не всем — ложь. Точнее, брехня. Так мой учитель сказал. Я хорошо запомнила день, ознаменованный фразой: «Зоя, то — полная брехня». В нашем облезлом картинном павильоне было тогда открытие его сезонной выставки. И съехалось много ценителей со всей страны. Они бродили по скрипучему паркету с прищуром на каменных физиономиях. И мне тогда это сочетание казалось необычно пугающим. В восемь то лет. И я еще за своего учителя очень переживала. Ведь недаром он вспомнил про свою парадную суконную шляпу — он ее лишь по особым поводам нахлобучивал. А тут такие… физиономии. И, если лично мне, то я люблю все до одной его картины: и солнечные, и пасмурные. И «странные». Особенно одну, с силуэтом женщины на фоне лунного дверного проема.
— Ну, и как тебе, ученица, вся эта суетня? — маэстро, поправив шляпу, задорно мне подмигнул.
— Мне? — о-о, ко мне и с таким вопросом. — Так я же в живописи еще ничего не смыслю?
— А ты думаешь, ты здесь одна? — качнулся ко мне учитель. — Ты думаешь, все эти господа знают, как разводить масляные краски, чтобы получилась, например, чистая лазурь? Или владеют техникой грунтовки холста?.. Зоя, запомни раз и навсегда: в живописи, в настоящем искусстве, есть лишь один критерий оценки — задело душу или не задело. А все эти постные рожи и многознающие вздохи… Зоя, то — полная брехня. Профанация. Это они мне цену так сбивают. Да только я им вот эту точно не продам.
— Ваше «Ожидание»? — благоговейно скосилась я на «лунную женщину».
— Её. Она пусть пока… подождет…
— Как вам спектакль, Зоя?
— Что?.. Угу, понравился, — мелкий камушек гулко хрустнул под каблуком капитана, отозвавшись в ночной тихой улице. И когда успели сюда свернуть?.. — А вы, наверное, ценитель искусства?
— Я? — мужчина, откинув носком сапога еще один, усмехнулся. — Никогда им не был. Просто, есть вещи, которые… нравятся. Или наоборот.
— Задевают душу?