Народ, или Когда-то мы были дельфинами.

Пратчетт Терри Дэвид Джон

Обстановка накалялась. Капитан стал раздражителен. Те, кто давно ходил с ним, говорили, что он хороший человек и хороший капитан и что он сам на себя не похож. От раздражительности капитана страдали все. Он всюду выискивал недостатки и превращал каждый день в тяжкую повинность. Дафна старалась как можно больше времени проводить у себя в каюте.

А ещё был попугай. Неизвестно, кто научил его первому ругательному слову, хотя дрожащий палец подозрения указывал на Кокса. Но к этому времени раздоры охватили всю команду. У Кокса были свои сторонники, у капитана — свои верные защитники. Начались драки. Стали пропадать разные мелкие вещи. Это очень плохо, сказал Кокчик: если человеку приходится постоянно

следить за сохранностью своих вещей, это раскалывает экипаж, как ничто другое. Он сказал, что их ждёт роковая судьба и расплата. Скорее рок, чем расплата, добавил он.

А на следующий день Кокс застрелил старика в каноэ. Дафна рада была бы сказать, что весь экипаж ополчился на Кокса за его поступок, и в каком-то смысле это была правда; но многих беспокоило не столько нарушение заповеди, сколько возможность, что поблизости окажутся родственники старика на быстрых каноэ, с острыми копьями и не захотят выслушивать объяснения. А некоторые даже считали, что, подумаешь, одним стариком больше — одним меньше, но Кокс и его дружки стреляли ещё и в дельфинов, а это было жестоко и навлекало на корабль несчастье.

В конце концов стороны перешли к открытым боевым действиям. Злость так кипела, что Дафне казалось: в конфликте участвуют не две стороны, а больше. Она пересидела войну у себя в каюте, на бочонке с порохом, с заряженным пистолетом в руке. Капитан приказал ей, если победят люди Кокса, выстрелить в бочонок, чтобы «спасти свою честь». Дафна, правда, не была уверена, стоит ли чего-нибудь спасённая честь, если она сыплется с неба в виде мелких клочков вперемешку со всей остальной каютой. К счастью, она так и не узнала ответа на этот вопрос, потому что капитан Роберте подавил мятеж, отцепив одну из вертлюжных пушек «Джуди» и направив её на мятежников. Эта пушка предназначалась для стрельбы картечью по пиратам, которые пытаются взять корабль на абордаж. Пушка не годилась для стрельбы с руки, и если бы капитан выстрелил, его, скорее всего, подбросило бы в воздух, но все находящиеся по другую сторону пушки умерли бы от большого количества отверстий, несовместимых с жизнью. Кокчик рассказывал: капитан преисполнился такой ярости, что даже Кокс осознал это. Лицо капитана приняло выражение Всевышнего, разбирающегося с особенно грешным городом, и, может быть, у Кокса как раз достало здравого смысла, чтобы понять: этот человек ещё злее его самого, по крайней мере временно, и этого времени хватит, чтобы разорвать Кокса и его приспешников на кусочки, А может быть, сказал Кокчик, капитан был уже готов совершить беззаконное убийство, но понял, что Коксу хочется именно этого и что его дьявольская душа тут же отправится в ад и утащит душу капитана с собой.

Но капитан не выстрелил, сказал Кокчик. Капитан положил пушку на палубу. Выпрямился, сложил руки на груди и мрачно улыбнулся, а Кокс стоял с растерянным видом, и тут все члены экипажа, верные капитану, направили на Кокса пистолеты. Мятеж выдохся. Кокса и его дружков загнали в корабельную шлюпку с провиантом, водой и компасом. И тут, конечно, встал вопрос об оружии. У мятежников ещё оставались дружки среди команды; они заявили, что бросать людей в этих неверных водах без оружия — всё равно что приговорить их к смерти. В конце концов им оставили оружие на небольшом островке в миле от места мятежа, хотя капитан Роберте и заявил, что у любого пиратского корабля или работорговца, стоит ему наткнуться на Кокса, очень скоро будет новый капитан. Роберте велел зарядить вертлюжные пушки и держать их наготове день и ночь и сказал, что если шлюпку мятежников ещё хоть раз увидят с корабля, в неё будут стрелять.

Шлюпку спустили на воду, и она отчалила. Экипаж шлюпки был мрачен и молчалив, кроме Поулгрейва и Фокслипа, которые надсмехались и плевались. Кокчик сказал, это потому,

что они слишком глупы и не понимают: они направляются в бурные воды, а командует ими безумец и убийца.

«Джуди» так и не оправилась от мятежа, но продолжала идти прежним курсом. Люди были молчаливы и, когда не стояли на вахте, держались обособленно. «Джуди» была несчастна. Пять человек дезертировали ещё в Порт-Генри, а за вычетом ещё и мятежников команде просто не хватило людей, когда пришла волна.

Всё это Дафна рассказала островитянам. Она старалась быть предельно правдивой и там, где полагалась на рассказы Кокчика, с его склонностью к преувеличениям, обязательно упоминала об этом. Она жалела, что у неё нет таланта Пилу; он, споткнувшись о камень, мог подать это как захватывающее приключение.

Когда она умолкла, воцарилась тишина. БОльшая часть собравшихся повернулась к Пилу. Дафна старалась рассказывать на чужом языке как могла, но всё же многие смотрели на неё непонимающе.

Пилу повторил всю её историю с начала и до конца, но в лицах. Она видела капитана Робертса, грузного и помпезного; тот, кто ходил бочком, несомненно, был Поулгрейв, а тот, кто ревел и топал, — Кокс. Они всё время кричали друг на друга, пальцы Пилу щёлкали, как пистолеты, и вся история словно развернулась в воздухе перед глазами зрителей.

Щепотку безумного реализма добавил попугай. Он бешено плясал на верхушке кокосовой пальмы и вставлял в рассказ выкрики типа: «А как насчёт Дарвина? Ва-а-ак!»

Перевод Пилу кое-как поспевал за рассказом Дафны, но когда дело дошло до убийства старика, понадобились дополнительные разъяснения.

— Он убил человека в каноэ, потому что тот не был брючником?

Дафна была к этому готова.

— Нет. Человек, которого я убила… тот, кто умер, мог бы это сделать, но я думаю, Кокс убил старика просто потому, что не нашёл другой мишени.

— Э… я не очень хорошо понимаю по-английски… — начал Пилу.

— Мне очень жаль, но ты понял меня правильно.

— Он убивает для Локахи и тем самым добавляет себе славы, как охотники за черепами?

— Нет. Просто потому, что ему так хочется.

Судя по взгляду Пилу, он понял, что это будет очень тяжело объяснить. Так и вышло. По-видимому, слушатели решили, что в этих словах нет никакого смысла.

Он упорно продолжал, перевёл ещё несколько фраз и снова обратился к Дафне.

— Дельфины? Не может быть. Ни один моряк не убьёт дельфина. Ты, должно быть, ошиблась.

— Нет. Он действительно убивал дельфинов.

— Но ведь это значит убить чью-то душу, — сказал Пилу. — После смерти мы становимся дельфинами, пока не настаёт время родиться вновь. Разве можно убивать дельфинов?

Слёзы удивления и гнева заструились по его лицу.

— Мне очень жаль. Кокс убивал дельфинов. Фокслип тоже в них стрелял.

— Зачем?

— Чтобы быть как Кокс, очевидно. Чтобы казаться большим человеком.

— Большим человеком?

— Как ремора. Э… вы называете их рыбами-прилипалами. Они плавают с акулами. Может быть, им нравится думать, что они тоже акулы.

— Даже охотники за черепами не станут стрелять в дельфинов, а они поклоняются Локахе! В это невозможно поверить!

— Я сама видела. И капитан Роберте записал в судовом журнале. Сейчас покажу.

Она запоздало вспомнила, что Пилу не столько умеет читать, сколько опознает письменный текст, если ткнуть в него пальцем. Пилу посмотрел на Дафну, словно взывая о помощи, так что она подошла к нему поближе и нашла в журнале нужное место:

«Кокс и его дружки снова стреляли в дельфинов, противно всем представлениям о человечности и морским обычаям. Да простит его Господь, потому что ни один достойный моряк не простит. Воистину, я подозреваю, что даже для неисчерпаемого милосердия Всевышнего это будет нелёгкая задача!»