Народ, или Когда-то мы были дельфинами.
Шрифт:
Безымянная Женщина смотрела, как он вернулся и поднялся обратно на гору, где Мило и Кале бодрствовали над телом Атабы, чтобы он не стал призраком.
Утром они вместе с Мау пошли на пляж, где к ним присоединились Безымянная Женщина и ещё несколько человек. Солнце уже всходило, и Мау не удивился, что рядом скользит серая тень. Один раз Мило прошёл через неё насквозь и не заметил.
«Ещё две смерти, краб-отшельник», — сказал Локаха.
«Ты доволен? — разозлился Мау. — Тогда отправь этого жреца в совершенный мир».
«Как ты можешь просить об этом, крабик-отшельник, не верящий в богов?»
«Потому
«Мау, я не вступаю в торги, даже когда люди просят не за себя».
— Я, по крайней мере, пытаюсь! — крикнул Мау.
Все уставились на него.
Тень развеялась.
На краю рифа, над тёмным течением, Мау привязал к старику обломки коралла и стал смотреть, как тот опускается в глубину, недосягаемую для акул.
— Он был хорошим человеком! — заорал Мау в небо. — Он заслуживал богов получше!
В нижнем лесу, среди зловонных испарений, кто-то трясся.
Артур Септимус Поулгрейв, а для друзей, если бы они у него были, — Септик, провёл эту ночь очень плохо. Он знал, что умирает. Просто знал. Ему было очень плохо. За последний тёмный, словно залитый супом, час каждая тварь в этих джунглях постаралась его укусить, клюнуть или ужалить. Здесь были пауки — ужасные, огромные, ожидающие на каждой тропе на уровне носа, и насекомые, все до одного вооружённые, судя по ощущениям, раскалёнными докрасна иглами. Одни твари кусали за уши, другие старались забраться в штаны. Третьи топтали его ногами. Посреди ночи что-то ужасное прыгнуло с дерева ему на голову и попыталось открутить её от плеч. Как только станет посветлее, он рискнёт, рванёт к лодке и уберётся с острова. В общем и целом, думал он, вытаскивая из уха какую-то тварь с чрезмерно большим количеством ног, хуже не бывает.
На дереве прямо над ним что-то зашелестело; он поднял голову как раз в тот момент, когда упитанная птица-дедушка решила хорошенько проблеваться перед завтраком, и понял, что ошибался.
Тем же утром Дафна подошла к Пилу с судовым журналом с «Милой Джуди» и сказала:
— Я хочу справедливого суда.
— Это хорошо, — ответил Пилу. — Мы идём смотреть на новую пещеру. Ты пойдёшь с нами?
Большая часть островитян столпилась вокруг него: вести о найденных богах разошлись быстро.
— Ты не знаешь, что такое суд, да?
— Э… нет, — ответил Пилу.
— Это когда решают, поступил ли человек плохо и нужно ли его наказать.
— Ну вот ты и наказала этого брючника, — радости но ответил Пилу. — Он убил Атабу. Он был пират!
— Да, но… вопрос в том, имела ли я право это делать? У меня не было власти, чтобы его убивать.
За плечом Пилу воздвиглась фигура его брата. Мило склонился и что-то шепнул Пилу на ухо.
— А, да, — сказал Пилу. — Мой брат напомнил мне про тот раз, когда мы были в Порт-Мерсии и одного моряка поймали на воровстве. Его привязали к мачте и били кожаными штуками. Ты об этом? Кожу мы найдём.
Дафна вздрогнула.
— Э… нет, спасибо. Но… э-э-э… разве на островах не бывает преступлений?
Пилу понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чём она говорит.
— А, я понял. Ты хочешь, чтобы мы тебе сказали, что ты поступила не
— Девочка-призрак говорит, что на все должны быть правила и причины, — сказал Мау за спиной Дафны. Она даже не знала, что он здесь.
— Да, но вы не должны говорить, что я поступила правильно, только потому, что я вам нравлюсь, добавила Дафна.
— Ну, он нам точно не нравился, — ответил Пилу. — Он убил Атабу!
— Кажется, я понимаю, чего она хочет, — сказал Мау. — Давайте попробуем. Это будет…интересно.
И состоялось первое судебное заседание Народа. Судью и присяжных не выбирали: все островитяне сели в круг, включая детей. Мау тоже сел в круг. Здесь не было более и менее важных людей… и Мау сидел в кругу, как любой другой островитянин.
Каждый должен сам принять решение… а Мау сидел в одном кругу со всеми. Не очень высокий, даже без татуировок, он не выкрикивал приказов… но каким-то образом присутствовал в большей степени, чем все остальные. И ещё у него была капитанская шляпа. Он был капитан.
Дафна слышала, как порой новоприбывшие говорили о Мау. Они использовали что-то вроде кода: «бедный мальчик», говорили они, и «как ему тяжело пришлось», и где-то в этих словах прятался невысказанный, но недвусмысленный намёк на то, что Мау слишком молод, чтоб быть вождём. Обычно в этот момент появлялись Мило или Кале, словно тень набегала на солнце при затмении, и разговор переходил на рыбную ловлю или детей. И каждый день Мау становился чуть старше и по-прежнему оставался вождём.
В суде председательствовал Пилу. Он был в своей стихии. Но нуждался в помощниках.
— Нам нужен обвинитель, — объяснила Дафна. — Это человек, который считает, что я поступила неправильно. И защитник, который будет говорить, что я поступила правильно.
— Тогда я буду защитником, — радостно сказал Пилу.
— А обвинитель? — спросила Дафна.
— Ты.
— Я? Нет, я уже делаю что-то другое!
— Но все знают, что этот человек убил Атабу. Мы видели! — сказал Пилу.
— Слушай, а что, на острове вообще не бывает убийств?
— Иногда бывает, что кто-нибудь перебрал пива или драка из-за женщин, всякое такое. Весьма прискорбно. Есть история, очень старая, про двух братьев, которые подрались. Один убил другого, но в битве всё могло повернуться по-иному, и тогда убитым оказался бы тот брат, а не этот. Убийца бежал. Он знал, какое наказание положено за убийство, и сам наложил его на себя.
— Ужасное наказание?
— Его ожидало изгнание с острова, он должен был покинуть свой народ, свою семью. Ему не суждено было больше ходить по стопам своих предков, не суждено было спеть погребальное песнопение отцу, слушать песни своего детства, обонять аромат вод своей родины. Он построил каноэ и уплыл в новые моря, далеко, туда, где солнце обжигает людей, раскрашивая их в разные цвета, а деревья каждый год умирают на полгода. Он прожил много жизней, много повидал, но в один прекрасный день нашёл место, лучше которого быть не могло, потому что это был остров его детства, и он шагнул на берег и умер счастливым, потому что вернулся домой. Тогда Имо превратил этих братьев в звёзды и поместил в небе, чтобы мы помнили о брате, который уплыл так далеко, что в конце концов вернулся.