Нарушая правила

Устинова Юлия

— Мам, хорош, — стыдливо морщится Немцев. — Он такое не ест.

— Отчего же? — со скучающим видом интересуюсь у него. Фриц молчит, явно ощущая себя не в своей тарелке. Издеваясь над ним, я медленно отпиваю горячий чай из кружки с надписью “С днем железнодорожника”, а затем беру ложку и тянусь к странным темным ягодам. Или это фрукт? — Инжир… говорите? — закидываю в рот одну штуку и медленно пережевываю. Это что-то очень сладкое и терпкое одновременно. — Прикольно.

Не выдержав моего представления, Фриц

разворачивается и уходит в комнату.

— Ты куда? — кричит его мать. Фриц так и не откликается. — Вот так всегда. Совсем меня слушать перестал, как Антошки не стало, — вздыхает женщина, теребя в руке полотенце.

— Кого? — я ставлю кружку на стол.

— Антон. Наш старший сын. Недавно год ему справили. Памятник хороший поставили… — вздыхает Ольга Юрьевна.

— Я не знал… — слова женщины застали меня врасплох.

— Владик не рассказывал?

Я качаю головой.

— Нет.

Мать Фрица разворачивается к холодильнику, где на магнитах висят выцветшие фотографии. На одних я узнаю Фрица, только более мелкого, с дурацкой прической, на других — он в компании парня, похожего на него. Есть и семейные снимки, но свежих среди них нет.

Ольга Юрьевна поправляет одну из фоток, с которой улыбается паренек с ленточкой выпускника.

— На машине наш Антон разбился, — сообщает женщина, поглаживая снимок. — С компанией они тем летом чье-то день рождения отмечали на природе. Ну и спиртное у них закончилось, решили до ближайшего магазина съездить. Свою-то машину он оставил, а с другом поехал. Оба выпившие. На том, представляешь, почти ни царапинки, а Антошка мой… Пришлось в закрытом гробу хоронить. Владик правда не рассказывал? — в ее голосе читается обида на младшего сына.

Я качаю головой, пытаясь не обращать внимания на то, как от ее слов сжался желудок.

— Нет…

— Он с тех пор переменился… — шепчет Ольга Юрьевна, с опаской поглядывая в сторону коридора. — Раньше такой открытый мальчик был, а сейчас себе на уме ходит. Но про тебя он рассказывал. Что друг у него появился. Говорил, ты в Испанию летом ездил, да?

— Да, — я киваю, чувствуя себя странно.

— И в тренажерку вы вместе ходите? — спрашивает женщина.

— Было дело.

— Еще он машину твою показывал на телефоне.

— Да что вы говорите.

Я удивленно моргаю. По ходу, эта тетка не врубается, что поведения ее сына, мягко говоря, своеобразное.

— Владюша с детства по машинам с ума сходит, — продолжает Ольга Юрьевна на полном серьезе. — Как восемнадцать исполнилось, быстрее права получил. Теперь нервы мне мотает. Он же на Антошкиной ездит. Мы хотели продать ее сначала, а потом жалко стало… Все-таки память… Да лучше б уж продали. А то я как на иголках каждый день… Доехал — не доехал… Хорошо, что он на бюджет поступил, не знаю, как бы мы тянули…

— На бюджет? А мне он говорил, что на

контракте учится, — припоминаю я.

— Кто? Владик? Нет. Он сам поступил. Мои мальчики оба хорошо учились, я проблем не знала. Антошка тоже сам прошел. И работу потом себе нашел приличную. Машину-то он на что, по-твоему, купил? От нас-то никакой помощи, — удрученно произносит Ольга Юрьевна.

— Мам, да хватит! Зачем ты ему все выкладываешь?! Ему же похрен! — в кухню влетает Фриц, уже одетый в более привычные шмотки — худи с принтом “Off-White” и черные брюки.

Виснет неприятная тишина. И в это мгновение меня охватывает гадливое чувство, но не из-за Фрица. Противно от самого себя за то, что влез без приглашения и вынудил несчастную женщину рассказать о своем горе, за то, что презираю ее сына, за то, что пользуюсь ее гостеприимством, а сам явился сюда с одной единственной целью — настучать Фрицу по кумполу и отвадить делать мне подлянки.

— Ладно… Спасибо за чай. Пойду я, — говорю извиняющимся тоном, обращаясь к Ольге Юрьевне.

— Как? Уже? — немного расстроенно бормочет она.

— Проводишь меня, дружище? — перевожу взгляд на Фрица.

Тот впивается в меня взглядом, в котором я замечаю смесь надежды и сомнения.

В узком коридоре мы обуваемся, я надеваю пальто и только тянусь к двери, как она сама открывается.

— Здоров, пацаны! — нас приветствует бомжеватого вида мужик — на костылях, небритый, в замофанных шмотках и с диким перегаром.

— Валера, опять! — сердится мать Фрица. — Ты мне что вчера обещал?!

И тут до меня доходит — стоящий перед нами синичелло — это Фриц-старший. Отец Немцева. Я стараюсь не смотреть на его левую культю, скрытую под штаниной.

— Не зуди, Ольк, — устало морщится мужик, опираясь плечом о косяк. — Валера, — протягивает мне руку.

— Тимофей, — пожимаю его вялую ладонь.

— Уйди с порога! Дай мальчикам выйти! — Ольга Юрьевна тянется к мужу, хватает за рукав и втаскивает в коридор. Теперь тут вообще не повернуться.

— Ольк, дай сто рублей, — попрошайничает мужик. — Меня там ребята ждут. Или это… — оглядывается. — Пацаны, может, сообразим? За знакомство?

Меня чуть с ног не сшибает от его адского выхлопа.

— Бать, да хорош! Вы что все, издеваетесь?! — рявкает Фриц, протискиваясь между мной и отцовским костылем.

Пошатнувшись, тот заваливается на жену.

— Да зайди ты уже, господи ты боже мой! — тянет его Ольга Юрьевна. — Когда же ты напьешься уже?!

Я выхожу вслед за Фрицем. За нами захлопывается дверь.

Не оглядываясь, Немцев поднимается выше и останавливается на площадке. Обшарпанные стены подъезда вызывают удручающее чувство.

— Давай бей. Если можно, не по морде. Мать потом заколебет с расспросами, — уже безо всякой надежды произносит Фриц.