Нас невозможно убить
Шрифт:
— Игорь, забери, — кивнул Разумовский на деньги, сжимая челюсти, играя желваками на скулах. Злой, недовольный. По-моему, будь его воля, он Горину, а это был именно он, давно бы оформил направление в больничку. Только сейчас туда нужно ехать нам.
— Это много, Дикий.
— Я не для этого сегодня сюда пришёл.
Через полчаса мы покидали здание, взявшись за руки, в твердой уверенности, что больше сюда не вернёмся. А если бы оно ещё взрывалось за спиной, выглядело бы все, как эпичный боевик. На мне была куртка Андрея, потому что я снова не подумала о верхней одежде. Я не была уверена, что после боя Разумовский сможет вести байк,
— Завтра поеду домой и соберу вещи, — говорила я вышагивая чуть-чуть впереди, настроение, несмотря на пережитый стресс, было приподнятое. Но вдруг его тяжелые шаги перестали шуршать за спиной. Сердце пропускает удар, прежде чем я решаю повернуть голову. Разумовский безжизненной массой лежит на асфальте, глаза его закрыты, а лицо в свете уличного фонаря кажется мертвенно бледным. Паника начинает наполнять все внутренности, словно вирус, который пробирается потихоньку своими лапками в организм.
— Андрей, взвываю, но голос звучит как в тумане. — Андрюшенька!
Вот я уже сижу на асфальте вместе с ним, пытаясь привести бесчувственное тело в сознание. Но попытка оказывается безуспешной. Только потом понимаю, что нужна квалифицированная помощь. 103. Три цифры мне удается набрать с трудом, потому что трясущиеся руки не попадают по дисплею телефона.
— Я уже вызвал скорую, — раздаётся над головой мужской басистый голос охранника клуба.
Минуты тянулись долгим вязким веществом, которое имело вкус горечи и запах железа в крови. Нашатырь не помог привести Андрея в сознание, но успокаивало, что под кожей на горле угадывался слабый пульс. Я всё время проверяла, чтобы эта кривая не оборвалась. «Живи, милый, только живи!» — повторяла я шепотом, как священную мантру. А когда приехали врачи, меня кажется, не смогли от него отцепить, поэтому в НИИ я поехала вместе с ним.
Почему-то казалось, что все это происходило не со мной. И так хотелось превратить явь в кошмарный сон. Он не может меня покинуть. Не может.
В реанимационный блок, куда покатили Андрея, мне попасть не дали, оттеснив и оставил в большом холле.
— Не волнуйся, девочка, им займется доктор Порошин, — усадили меня на диван тёплые женские руки, придавив плечи.
— А кто он? — эта фамилия мне ни о чём не говорила, но деваться было некуда, лишь уповать на бедного доктора.
— Он лучший!
Сидеть на месте не представлялось возможности, не могла просто, поэтому пришлось выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Надо было ещё как-то решится позвонить его родным.
— Полина? — узнала я спину своей одноклассницы.
— Привет! Ты как здесь? — удивилась девушка, сжимая в пальцах сигарету. Не замечала за ней такого в школе. Томина у нас наоборот всегда была слишком правильной и домашней, хотя и прошло много времени.
— Я даже не знаю, как объяснить. Дай сигарету.
— Поверь, не поможет, поэтому лучше не начинай. Кто-то из родных?
— Да, жених. В реанимацию повезли. Сказали, что Порошин будет им заниматься.
— Он хороший врач, не волнуйся. Давай, я узнаю как там дела и сообщу тебе.
— Хорошо, — замахала я слишком интенсивно головой. — А я пока сообщу его маме.
А как, если у меня нет ни одного номера? И как сообщать, если у женщины больное сердце? Тяжело
Ночь была долгой. Тем более, когда напротив сидели рыдающие женщины. Вот и познакомились!
— Мам, мы его не похоронили, — успокаивала Надежду Петровну сестра Андрея.
— Почему он ничего не сказал? Почему Вы, — она обратилась ко мне, — ничего не сказали?
— Мам, а Божена тут при чем? Андрей взрослый мужчина, не перекидывай все на девушку.
Хуже всего прочего Полина сообщила, что Андрей в коме, а перед этим у него останавливалось сердце. Но врачи смогли его реанимировать. А уже утром к нам вышел врач, тот самый хороший. Дяденька вроде не высокий, к тому же ушастый, но почему-то он вселял доверие. Правда выводы были неутешительные: «Ищите деньги! Ищите клинику за границей!» А на вопрос «Почему?» он ответил, что в России такого оборудования нет, поэтому эти операции проводят в Германии.
— И сколько это будет стоить? — поинтересовалась я. — Честно, заграничных расценок не знаю. Но если это нормальная клиника, то сама операция будет дешевле, нежели реабилитация. В общем, это обойдется миллионов десять нашими, может меньше, но это ориентир. Но никто вам не даст гарантии, что его тело будет нормально функционировать. Я не буду тратить вас медицинскими терминами, но повреждённый головной мозг ничего хорошего дать не может.
В уме я сразу начала просчитывать то, сколько будет стоить операция, когда Надежда Петровна осела на диванчик и снова начала выть белугой. Что ты натворил, Андрюша?
13
Мне дождя, и радуги,
И руки — нужней
Человека надоба
Рук — в руке моей.
И за то, что с язвою
Мне принес ладонь —
Эту руку — сразу бы
За тебя в огонь!
Денег нет! Такой вывод я сделала после трёхдневных скитаний по друзьям, вернее, знакомым и по родственникам. Всё, что удалось собрать общими усилиями, даже не хватало на операцию. Аня, сестра Андрея, даже открыла сбор в интернете, но и там было не много. Но зато я продолжала искренне верить. Мне бы руки опустить, а я, как та дурочка, бегаю по людям и выпрашиваю копейки. И для чего это мне все? Ну, например, ради Разумовского я была готова на все. Конечно, слова громкие и подтверждения пока не имели, но я пыталась, даже несмотря на то, что его мама совсем от меня не в восторге. Не приглянулась ей девушка из богатой семьи, особенно, когда услышала мою фамилию. Интересно, папа и ей чем-то насолил. Зря я даже после замужества не взяла фамилию мужа, гордая тем, что я папина дочь. А оно вон как выходит иногда.
Но дело не в этом. Всё эти дни я искала клинику, которая бы смогла принять Андрея за меньшие деньги, чем требовали все остальные. Да и вообще, не все брались за этот случай, тогда, как минуты жизни его таяли на глазах. И от этого было больно, но времени паниковать у меня не оставалось. Я чувствовала, что должна его спасти. Возможно так я пыталась откупиться от своих грехов? Но что бы это ни было, а деньги были нужны.
Клиника, которую я нашла в Нюрнберге, готова была принять Андрея и прооперировать в любой момент, тогда как сумма, все равно не подходила. Сама операция по самой дешёвой цене выходила восемьдесят восемь тысяч в европейской валюте. А вот лечение с реабилитацией — ежемесячно не меньше тридцати тысяч.