Нас невозможно убить
Шрифт:
Мне всегда было интересно о откуда такие суммы? Словно какой-то ребёнок сидит у них и выдумывает: а давайте-ка, пусть эта операция будет сто миллиардов триллионов долларов евро США! И это причитает девочка из состоятельной семьи. Что говорить о тех, кто сталкивается с этим постоянно, не имея средств даже на нормальную жизнь, не говоря уже о домах и автомобилях. И жаль, что моя машина была оформлена на папу, я бы её давно спихнула кому-нибудь, чтобы собрать деньги.
И эти суммы, которые называла, были не единоразовым платежом. Реабилитация может занять месяцы, а то и годы. А я ведь предупреждала. Просто никогда не слушаю свою «чуйку», страшно. Страшно, что я ничего не могу изменить, как бы мне не хотелось. От этого засунула ее чутье подальше, задвинула в самый дальний
— Это большая сумма, — заявил папа, озвучивая очевидный факт. А то я не знала. Он был последним человеком, к кому я обратилась. Наверное, и так понятно, насколько я отчаялась, раз пришла к нему.
— Я знаю, пап, но эти деньги мне нужны.
— Для твоего Разумовского? Исключено!
— Почему?
— Потому что я изначально был против. Хочешь всю жизнь потом работать на его лекарства? Или снова будешь клянчить?
— Клянчить? — не поняла я.
— Именно. Я знаю, что все эти дни ты занимаешься тем, что просишь денег в долг у знакомых. Мне интересно, а чем ты собралась отдавать? И в банке вы просили кредит.
— Спасибо, что приняли, Алексей Алексеевич, — процедила я сквозь зубы. Я знала, что это будет бесполезно, но была готова даже слушать нравоучения, чтобы попытаться.
— Вот давай только без обид, Божена. Ты прекрасно знаешь, что я был против этого парня. И не пожелаю такого своей дочери…снова!
— Хорошо.
— Нет, не хорошо, Божена! Очень не хорошо! Ну, как ты не поймёшь…
— Пап, это ты все понять не можешь, что я выросла и мне не нужна опека.
— Даже если бы я хотел, я все равно не могу тебе помочь. Мои счета заморозили, — вдруг выдохнул отец. До этого твердое и уверенное лицо сделалось бледным, с сероватым оттенком. Во так новости! Кажется, он даже в возрасте прибавил лет пять.
— Господи, пап…что случилось?
— Не важно! Я не хочу тебя нагружать ещё и этим. Я хочу, чтобы у тебя была счастливая жизнь, чтобы ты ни в чем не нуждалась, чтобы рядом был настоящий сильный мужчина, который смог бы тебя защитить от окружающего мира.
— Ты просто не знаком с Андреем.
— Позвони Вячеславу. Возможно, он сможет помочь!
— Нет, только не ему.
— У тебя нет другого выхода, милая! На свой страх и риск, я снова полагаюсь на твой выбор, — это меня очень удивило. Как это папа так легко сдался? Хотя, в последнее время он стал слишком сентиментальным. У него на столе снова появилась фотография мамы, та самая, которая была сделана во время болезни, когда мы о ней ещё не знали. Мама стоит в нашем саду, у самой старой березы. Тень от листьев играет на ее красивом лице. Глаза ее горят, они хотят жизнь. Ее тонкая изящная фигура словно источает свет, как и улыбка. Говорят, у меня ее улыбка. Да и вообще, многие находят во мне мамины черты, что для меня является очень большим комплиментом. Я плохо ее помню, но те фотографии, которые хранятся в нашей семье, я давно изучила до каждой мелкой детали, чтобы ее образ никогда не покидал меня, чтобы не забыть ее. И возможно, глядя на портрет, папа понимает, каково это, когда теряешь человека, которого любишь больше жизни. И, похожее, он прав. У меня, действительно, сейчас нет другого выхода.
Я снова собираюсь в больницу. Пока иду до машины, успеваю набрать номер Славы, перед этим, тяжело вздохнув. Собраться с мужеством в этой ситуации было очень тяжело, ещё тяжелее начать разговор после того, как он произнес «Слушаю!». Вот так по деловому, словно чувствовал, что мне от него что-то надо.
— Слав, мне нужно с тобой поговорить, — выдаю я вместо приветствия, понимая, что в любой момент могу передумать.
— Я с удовольствием! Говори!
— Это не телефонный разговор. Тем более, что речь пойдет о деньгах.
— Понятно. Ну, после девяти вечера я свободен, так что буду тебя ждать.
Это что, мне самой к нему ехать? Нет, ехать — это не вариант. Времени не так много. Самолёт. Да, именно. В Москву у нас самолёты летают чаще, чем ходят
Порылась по сайтам, чтобы найти билет, которых критически было мало, даже на последующие рейсы. Такое ощущение, будто люди за хлебушком туда каждый день летают.
Эконом…вы серьезно? Я в жизни своей экономом не летала, даже не предполагала, что это такое. Представлялось мне, что я сижу в раздолбанном салоне, из окон, а в моем случае, из иллюминаторов сквозит. А рядом сидит бабка в цветастом халате, где вместо одной из пуговиц на массивной груди служит булавка, а в руках у неё корзина, а в корзине гусь, испуганно озиравшийся по сторонам, и не понимающий где он и зачем. Вот интересно, куда они, эти тетки, таскают бедную птицу? Или это что-то типа питомца, что живут в сумочках от Гуччи и Луис Витон, в виде маленьких постоянно писающихся, вечно трясущихся собачонок, которых и собаками назвать тяжело. А это суровые русские женщины из российской глубинки. По дороге в аэропорт заехала в больницу. Андрей находился в реанимации, и в его палату никого не пускали, даже маму. Правда, благодаря Полинке, мне удалось пару минут подержать его за руку вчера. «Я тебя вытащу любой ценой!» — дала я твердое обещание. И, наверное, сейчас я уже была готова на все. Слишком много времени прошло, нужна была операция.
— Привет! — у стеклянной стены палаты, где на кровати лежал истыканный трубками и проводами мой любимый человек, дежурила Аня.
— Привет! Пока все стабильно. Маму отправила домой, — выговорила она, потирая пальцами высокий лоб.
— Пусть отдохнёт, — согласилась я. Хоть Надежда Петровна меня недолюбливала, но ей приходилось со мной общаться. Я же в свою очередь не испытывала никакого негатива. Как я могу не любить женщину, которая родила мне Андрея?
— Ты останешься? — указала она на второй стул.
— Нет! Почему, собственно, я и заехала. Я в Москву улетаю сегодняшним рейсом. Попробую там попытать удачу.
— С отцом разговор не удался? — поинтересовалась девушка.
— По крайней мере, я попробовала. Если что звони.
Я бросила взгляд на беспомощное тело сильного мужчины, которому совсем здесь было не место. Мысленно попрощалась, зная, что он все равно не услышит за стеной.
Дорога в аэропорт заняла не много времени. Больше времени ушло на то, чтобы решиться на этот полет. И снова эта гребанная чуйка, к которой я вдруг начала прислушиваться. В этот раз, наверное, стоит. Хотя кого я обманываю? Божена Алексеевна перла напролом. В данном случае, через облака. Мысли роились в голове, не давая ни на минуточку расслабиться.
Я репетировала свою речь перед Самойленко. Нет, мне было не стыдно просить деньги, просто с этим человеком я ну никак не хотела связываться, а уж тем более быть ему обязанной. И не из-за того, что он мне не нравился или я его боялась, просто зная о его симпатии, я понимала, что лучше жить на расстоянии и вообще забыть о существовании друг друга.
Гонимая этими мыслями, и тремя бессонными сутками, где даже пятую точку свою усадить на стул не было возможности, так как все время нужно было быть в движении, я поняла, что меня страшно тянет в сон. Нет, я не могу спать, пока Андрей в больнице, просто не могу. Я должна что-то делать… но глаза попросту сомкнулись, а мозг отключился на добрые три часа, которые оставались, чтобы добраться до Москвы. Этого следовало ожидать, но я даже попыталась сопротивляться. Глупая! Природу не обманешь.
Домодедово. Знакомое место. Знакомые улицы, ведущие от аэропорта, по которым меня вез таксист. Я впервые за все время проживания в этом огромном муравейнике ехала с таксистом-славянином. Нет, не то, чтобы я была нацисткой, просто мне всегда попадались усатые, болтающие без умолку дядечки. Я была всегда магнитом для иностранных гостей, работающих в такси. А тут неразговорчивый, сосредоточенный на дороге. Даже дом вспомнила, потому что мужчина был очень похож поведением на Сергея. Мужик он хороший, только не болтливый. И завести с ним задушевный разговор, как с его предшественником Василием Леонидовичем, не получится, так уж это точно!