Нас просто не было. Книга вторая
Шрифт:
Не удается сдержать горечь, которая стремиться прорваться наружу, сломить защитные барьеры, за которыми безуспешно пытаюсь спрятаться. Нервно закусываю губы, потому что они начинают дрожать.
Взгляд ртема на миг меняется. Что-тo непонятное все-таки пробивается через маску отчуждения, которую он так искусно удерживает на лице. Чтo-то горячее, пробирающее до самых костей, одновременно неукротимо злое и дающее надежду, что ему не плевать, не все рано.
Зорин отводит взгляд в сторону,и безрадостно качая головой, делает затяжку. Он недоволен тем, что не сдержался, недоволен тем, что я это заметила.
Сейчас все не так. Сейчас он настойчиво держит барьер. Как и я сама. От этого так хреново, что словами не передать. Я же видела его там, в зале, беспечно отжигающего на сцене. Там он был прежним... только не для меня.
Сил не остается, они утекают сквозь пальцы. Еще немного, и я не смогу сдержать тоску по этому человеку, сломаюсь. Хочется реветь навзрыд, но держусь, потому что ему это не надо, и мне не надо. Я и так слишком много слез пролила из-за ртема. Это все бесполезно, ненужно, глупо.
– Тём, я пойду, ладно?
– устало, через силу. Будто отпрашиваюсь у него. Хотя его разрешение уже давно не требуется. Я сама по себе.
– И куда ты собралась бежать?
– интересуется, стряхивая пепел.
– Домой.
Мне в этом городе больше некуда и не к кому идти. Я здесь чужая. Вслух не произношу ни слова. Зачем? Не думаю, что Тёмке теперь есть до этого хоть какое-то дело.
– Ты на машине?
Как же меня раздражает этот дежурный тон. Словно с роботом говорит.
– Нет. Своим ходом. Сейчас такси поймаю.
– Как всегда ночью по городу одна? Сама по себе? Маньяков не боишься?
– Нет, – на выдохе.
Как идиoтка втягиваю в себя табачный дым. Никогда не любила запах сигарет, а тут просто крышу сносит, потому что – это он.
Моя сущность тянется к нему. Как и прежде. Даже сильнее, и я ничего не могу с этим поделать. Мой личный ад.
– Пойдем, – лениво отталивается от перил и направляется к лестнице.
Я в растерянности чуть отступаю в строну, пропуская его, и смотрю ему вслед даже не пошевелившись.
Тёмка останавливается на верхней ступени и, обернувшись через плечо, произносит:
– Нечего ночью одной по подворотням шастать. Я тебя провожу.
В животе, будто штырь огненный поворачивают. Зорин – все такой же Зорин. С четкими внутренними установками. Неважно, что между нами произошло, он остается верен себе. Это как всегда подкупает, заставляет кровь бежать быстрее по венам.
Киваю и, опустив голову,иду следом за ним.
Неторопливо спускаемся по ступеням и бредем к воротам, перекрывающим вход из двора. Они заперты, но когда ртем опускает ручку у обшарпанной двери в углу, она со скрипом открывается.
Выходим в темный длинный переулок и направляемся туда, где в просвет между домами видны яркие огни большого проспекта. Зорин идет не торопясь, заправив руки в карманы куртки и, задумчиво пиная перед собой небольшой осколок льда. Я чуть живая иду за ним, отставая на один шаг.
Все происходящее не укладывается в голове. Я здесь, с ним. Он не отпустил меня одну в непроглядную
Эти убогие мысли согревают. Пусть это всего лишь фантазии, не имеющие ничего общего с действительностью, но с ними чуть легче жить,и оковы не так сильно стягивают грудную клетку.
Боже, какая я все-таки дурочка! Горько усмехаюсь про себя. Самая настоящая дурочка, выдумывающая иллюзорный мир, в котором между нами есть что-то, кроме глубокой пропасти. Зачем? Какой в этом смысл?
Украдкой смотрю на широкие плечи, на капюшон, небрежно накинутый на голову. Пробегаю взглядом сверху вниз по фигуре, чувствуя, как трясутся поджилки от внезапно нахлынувших воспоминаний. Как мы докатились до такого? Как?
Взгляд постоянно возвращается к рукам, заправленным в карманы.
Кто бы знал, как мне хотелось сделать шаг вперед, поравняться с ним, взять за руку, прижаться к нему, почувствовать рядом крепкое плечо. У меня даже голова заболела от непреодолимого желания прикоснуться к нему.
Просто взять его под руку...
Гипнотизирую Артема взглядом, не отрываясь, не замечая ничего вокруг. Мир словно растворился, потерял четкие очертания, отошел на задний план. Остался только Темка. И хочется рычать от отчаяния, потому что прекрасно понимаю. Не будет этого шага, сокращающего расстояние между нами, не прикоснусь к нему, как бы ни хотелось. Нельзя. Незачем пытаться воскресить то, что давно погибло. Никому от этого лучше не станет. Только хуже. Больнее.
Снова и снова смотрю на него. Отвести взгляд в сторону – это выше моиx сил.
Я хочу на ручки. Как маленькая. Забраться к нему на колени, обнять, уткнувшись носом в шею и не отпускать, никогда.
Я просто хочу на ручки...
рустно,и слезы душат. Пользуясь тем, что Зорин чуть впереди и не видит меня, украдкой стираю влагу со щек, прикусываю щеку изнутри, чуть ли не до крови. Физическая боль отрезвляет, не дает окончательно рассыпаться в прах.
Дорога до светлого проспекта показалась мне одновременно невыносимо долгой,и безумно скоротечной. Рядом с ним было больно находиться, но я была готова сколь угодно терпеть эти мучения, лишь бы иметь возможность смотреть на него, слышать его шаги, чувствовать его запах.
Такси видим чуть поодаль и молча, не сговариваясь, идем к нему. Я разрываюсь между противоречивыми эмоциями. Рада до невозможности, что сейчас уеду и готова упасть на колени, царапая стылую землю ногтями от желания побыть рядом с ним ещё хоть пару минут. Пару мгновений. Мучительных, перекрывающих кислород, но дающих силы жить, надеяться на что-то хорошее.
Слабая. Слабовольная. лупая.
Зорин первым подходит к машине, стучится в окошко рядом с водителем. Сквозь туман, заволакивающий сознание, слышу, как он договаривается, называет мой адрес. Обреченно впитываю каждый жест, не отрывая взгляда от точеного профиля, пытаясь напоследок запечатлеть его образ, как можнo четче, резче, глубже, в самом сердце выжечь. Чтобы прикрыв глаза, видеть его как наяву.