Нас возвышающий обман
Шрифт:
– Смотри. Почти пришли, милая...
Что-то не похоже. До этих огоньков еще дойти! Почему же они поближе не трансгрессировали? Куда как лучше было бы!
Ох, а что же она Мэгги скажет? Ведь и не видела ее с тех пор... Надо же что-то сказать... И придумать слова хотела какие-то... Вот только их нет!
Вспомнила, как сама пришла к ней, когда так больно было, хоть вой! Папа умер, мама замуж собралась... И одна мысль была – бежать! Вот и пришла. И мистер Грюм с ней на кухне сидел. Вот, наверное, он
Огоньки все ближе. Ближе.
– Лили... – Она уже, оказывается, прилично отстала. Вроде и быстро двигалась, а все равно как на месте стоит. – Лили! Ты идешь?
Обрела голос.
– Там поет кто-то... – Вот только сейчас и поняла, что поет.
– Где?
– Там... – махнула рукой в темноту раскинувшейся пустоши. – Поет. Ты не слышишь?
– Поет? На таком ветру?
Мама замерла, настороженно вглядываясь во мрак. Песни ее пугали! Песни воды... Мама их так называла. Самой до сих пор не доводилось... А мама перед смертью отца все время их слышала.
– Я ничего не слышу. Почудилось тебе...
Значит, не вода это. Да и от моря клятого они ушли вроде. Только вот звучит же...
– Не почудилось! Вот опять поет! Слышишь?
– Нет... – тряхнула головой. Капюшон скользнул вниз, ветер волосы растрепал. Такая прекрасная! Или ужасная... Почти Медуза Горгона. – Пойдем отсюда. Верно, ши шалят!
– Под Рождество?
– Все сейчас перепуталось. Даже воздух звенит от напряжения – все чего-то ждут. Великого перелома... – Странно, мама заговорила ну прямо как профессор Дамблдор. Непривычно было в начале года без его речи. – Все ведут себя не так...
– Ты это про себя?
Спросила и испугалась! Не надо было!
Мамины глаза...
– И про себя тоже. Давай уже пойдем!
– Я тоже веду себя не так?
– Ты пытаешься понять...
И снова против ветра. К огонькам. А из пустоши вслед песня. Звучит. Наполняет...
– Всё поют? – мама обернулась на тропинке, ведущей с холма вниз. – Ты их слышишь?
– Уже нет! – соврала. Не трудно, оказывается. Совсем. – Я про себя пою папину песню.
И точно! Как раньше об этом не подумала?
– Папину? – мама заметно вздрогнула, будто холодный ветер все же сумел и ее пробрать до костей. Даже капюшон опять опустила. – Какую?
– Как раз про ши... Мне даже казалось, что все слова позабыла...
Запела – очень тихо... Голос дрожит. И ветер этот треклятый!
В темноте парадным строем
Звезды ходят надо мною,
Как заправские вояки,
Ходят маршем, а собаки
Деревеньки нашей тихой
Ночью воют – кличут лихо.
Заливаются слезами
Ши с зелеными глазами
И с глазами цвета вишни...
Что-то будет, раз их слышно!
Баньши
Не молчит – стенает в голос,
Манит тонкою рукою...
И окутана тоскою
Темнота вокруг деревни.
Лишь мотив певучий древний
Все звучит, не умолкая,
Душу грешную пугая.
Страх поглубже спрячу в сердце,
Подопру поленом дверцу:
Пусть за стенами ярится
Ночь – неведомая птица.
Утром солнце ярким светом
Пропоет добра победу!
*
– Тихо, Энгус! Сидеть!
За спиной отчаянное блеяние.
В жизни такого не видела. Огромный, черный как ночь, шерсть клоками до земли весит. И рога витые.
– Да тихо ты! Поздновато вас принесло, нечего сказать. Эк бедолагу Энгуса напугали…
– Извините, мистер МакКиннон.
– Ладно, чего уж тут.
Большая фигура заслоняет проход. Холодный ветер треплет красно-зеленую… нет, не юбку, Мэгги учила, что нельзя говорить «юбка», шотландцы на это страшно обижаются… как же ее?..
– Входите, что ли, чего под дверью торчать.
– Спасибо, мистер МакКиннон.
Посторонился.
До чего же высокий! Плечи – косая сажень. Волосы густые, темно-медные. Борода лопатой. Кое-где только серебряная ниточка затерялась. А глаза – знакомые. Серые.
– А ты, стало быть, Лили.
– Да…
– Что ж. Добро пожаловать. Энгус, да угомонись уже там! Свои это… Побери ши!
Отчаянное блеяние стихло за тяжелой деревянной дверью.
В прихожей – холод и полумрак. На стене – раскидистые оленьи рога. Дальше, совсем в темноте, ступеньки наверх. Что-то напоминает. Словно бывала уже в этом доме. Или в другом – похожем…
– Эк ты вымокла. Давай-ка снимай плащ да ступай на кухню к огню.
– Я…
Воспоминание само пришло. Старенький домишко в пригороде Лондона, тесная комнатка, жар очага, чай крепкий, как виски. Лицо в шрамах, рыжие волосы…
– Мистер МакКиннон…
– И ты тоже, красавица, не стой как неродная. Давайте, давайте, пока насморк не прохватил или похуже чего… Мэгги! Мэгги, тролль дери, где тебя носит!
Мама даже вздрогнула.
– Мистер МакКиннон, может быть… не стоит беспокоить…
– А! Чего ей сделается! Мэгги!
– Если мы не вовремя…
– Вовремя, не вовремя… Не Шармбатон у нас тут, чай. Мэгги!
Дрожащий свет лампы пробежал от верхней площадки. Вниз, по стене – взглянули из мрака старинные лица портретов, блеснул острием палаш – и все ближе. И в нем узнала серые глаза, веснушчатый нос, короткие темно-медные вихры.
– Дедушка, что…
Голос знакомый. Как был в Хогвартсе и потом, на Гриммо… И все-таки – другой.
– Что, что! Не видишь, гости у нас! Живо на стол собери!